Гном. Трилогия - Александр Шуваев

  *С поздними сериями "Б-29", построенными уже с учетом фронтового опыта, дело обстояло прямо противоположно: с самолетов убрали массу оборонительного вооружения и оборудования, призванного его обслуживать. Ни к чему оно оказалось в то время. Истребители японцев не доставали и не догоняли "суперфортрессы". "Тушки" готовились исходя из перспектив уже следующего конфликта.

  - Парень малость заблудился и шел чуть-чуть не в ту сторону. Но это он, точно. Подробностей, понятно, нет, лес горит и там, куда угодили бомбы, и там, куда куда упал сам бомбардировщик, но, судя по всему, взрыв был страшный. Как будто рванул эшелон боеприпасов. С холма сорвало большую часть земли вместе с лесом, там теперь такой завал, что страшно глядеть, и все это дело еще и занялось...

  - Может быть кто-нибудь скажет, - нервно спросил один из директоров, - что произошло?

  - А это нас убить пробовали. Всех разом. Не долетели километров шестьдесят.

  - Там живет, - деловито спросил Антонов, - кто-нибудь?

  - Черт его знает. К карте вот так, быстро, не привяжешь...

  Жили люди, как не жить. Вконец захудалая Полыновка, в которой к этому времени оставалось три жилых двора, и Чистые Ключи, в которой таких дворов имелось аж двадцать семь.

  Неделю, не прекращаясь, лили тяжелые дожди, прежде чем, наконец, распогодилось. Вёдро, ясная погода, с небольшим только свежим ветерком простояла двое суток. Поначалу подстилка хвойного бора густо парила, а потом и просохла. А потом прилетел самолет. Бой шел на такой высоте, что самого бомбардировщика толком было и не разглядеть. От самого по себе взрыва пострадали Коржовы, чей пятистенок лепился на склоне Митиной Горы: оползень увлек хату вместе с огородом, изломал, как спичечный коробок и накрыл сверху древесными стволами пополам с глыбинами полужидкой глины, так, что и не достать никого. Еще спустя двое суток пришли солдаты и отселили оставшихся жильцов подалее от родных мест, взяв подписку о неразглашении. А те самые ключи, что дали название одной из деревень, с того момента иссякли вконец: видать, что-то сдвинулось в земле, отрезав родники от питающей их водной жилы. С виду холм - холмом, Митина Гора имела-таки твердую сердцевину, хотя настоящие "увалы" начинались верст на шестьдесят - семьдесят восточнее. Не будь этого, проклятая БСБ, скорее всего, не взорвалась бы вовсе. Канула бы на глубину в полторы сотни метров так, что и не сыскали бы. А так - вполне, как две ее товарки днем позже. И точно так же выбросив на поверхность довольно много радиоактивной и ядовитой дряни. Но выяснилось это потом.

  Байбаков. И кто же это у нас такой прыткий? Если все это, конечно, не провокация и не инсценировка?

  Василевский. У нас есть подозреваемый. Практически единственная кандидатура. Но в интересах предстоящего расследования мне не хотелось бы называть фамилию загодя. Дело в том, что това... гражданин решил, что сможет уцелеть, только убив всех, здесь присутствующих. Он ошибался. Его не спасло бы даже это, но попытку он сделал.

  Антонов. Ну что ж, с большим удовлетворением должен констатировать, что о главном нам договориться удалось. Все участники получили и дали необходимые гарантии, но с них никто не складывал многочисленных обязанностей перед народом и партией. Думаю, мне не надо говорить, что о небольшом недоразумении, повлекшем за собой совещание и договор, за пределами этого зала должно знать как можно меньше людей. Знать должны официальную версию, которую, кстати, следует сделать как можно более правдоподобной. Пора, наконец, с уважением относиться к здравому смыслу населения.

  Василевский. Я не намного преувеличу, если скажу: а ничего и не было. Так, кадровые перестановки и чистка рядов, как это было уже десятки раз. Даже без особых расстрелов. Ну, почти.

  Малышев. А, действительно, что было-то? Чего такого особенного, о чем имело бы смысл рассказывать?

  Рокоссовский. Бывают случаи, когда ряд позиций нужно согласовывать... в расширенном составе собрания руководящих кадров. Естественно для единомышленников и товарищей по партии, что общая позиция была выработана, а соглашение - достигнуто. Не о чем говорить.

  Говоров. Тут, кажется, предлагают все забыть, сделать вид, что ничего не было, и с завтрашнего утра начать новую жизнь, как будто никакой старой и не существовало. Ну, а я так скажу, что не забыл ничего. Слишком дорого мне обошлись иные из уроков, чтобы так ими разбрасываться. Например, я не забыл сорок первого года, когда из-за ошибки одного человека могла погибнуть вся страна. Только потому что никто, ни отдельный человек, ни коллективный разум партии, ни Генштаб, не имели возможности возразить этому одному. Недопустимо, когда ошибки одного человека поправить невозможно, и расплачиваться за них вынуждены все. Далее, я утверждаю, что присутствующего здесь Константина Константиновича, наряду с многими подобными, арестовали вовсе не по ошибке, а будучи твердо уверены в его полной невиновности. Обязуюсь всегда помнить и сделаю все от меня возможное, чтобы этого никогда не повторилось. Кто - как, а я участвовал в перевороте, - назовем вещи своими именами, - в том числе и для того, чтобы действие или бездействие одного, - любого! - человека больше никогда не могло привести к последствиям, непоправимым для всей страны. Моей страны. И я со всей тщательностью обдумаю систему мер, чтобы бесконтрольное единовластие не возникло у нас никогда.

  /Генерал армии был странным человеком. При незаурядном уме, необъятной эрудиции и недюжинных способностях, он практически не умел хитрить, и был неспособен к дипломатии.. Во всем, что делал этот опасно "поперечный" человек - совершенствовал ли структуру, управление и способы применения артиллерии, планировал операции армейского и фронтового масштаба, или писал наставление, присутствовал особый почерк: понимание сути и цели дела и стремление довести его до совершенства./

  Сталин. Да, всэ основные лица, имевшие серьезную мэру ответственность, сохранили свои посты и виполняют прежние обязанности. Кроме, естественно, наркома внутренних дел, который, ввиду реформы наркомата, получит... новое назначение. Толко /Глубоко затягивается, чего не делал уже давно, неторопливо выпускает клубы дыма/ ничего не выйдэт. /Окидывает присутствующих пристальным взглядом, делает паузу/ Я винужден отчасти согласиться с товарищем Говоровым. Сделать вид, шьто ничего нэ было, у нас просто нэ получится. При всем желании. Напримэр, два прастых вапроса. Ви что наобещали солдатам, а? И: как собираетесь виполнять обещанное? А у людей, мэжду прочим, оружие в руках. Это если кто забыл.

  Василевский. Нам представляется, что советские люди завоевали себе право жить по-человечески.

  Сталин. Бэзусловно. Нэ поспоришь. Очень справедливые слова, да. Только нэ очень понятные. "По-человечески" - это чтобы трудящиеся поменьше работали и побольше палучали? И ви считаете, что сэйчас - самый падхадящий мамент, чтобы расслабиться? Тэперь решать вам, но я обязан заявить: если хоть на сэкунду, на волос наши усилия нэ будут предельными, - все сгинем! Вместе со страной.

  Василевский. Товарищ Черняховский?

  Черняховский. В ваших словах тоже много справедливого, товарищ Сталин. Вот только я подумал: мы ведь и воевали так. То есть с предельным усилием. И в сорок первом, и сейчас. По-другому-то и не воюют. Только результаты почему-то были разными. То клали людей и без счету, и почти без толку. А потом как-то начало получаться так, что в десять раз больший результат удавалось достигнуть при в десять раз меньших потерях. Как? А - поумнели. Поумнели и научились. Солдаты тоже, но, в первую очередь, командиры. Так я что хотел сказать, товарищи: если с предельными усилиями, но по уму, - это ж людям больше достанется. Если мы, командиры, будем все время думать о том, как сделать дело, при этом не обижая людей лишней, дурной работой, может, и выйдет, а? На войне начало получаться, почему после не должно выйти?

  Многие тогда только улыбались в ответ на горячую речь молодого комфронтом. С одной стороны, она разительно выбивалась из предельно прагматичной и довольно цинической стилистики того исторического совещания. С другой - слова Ивана Даниловича показались искушенным всеми видами демагогии функционерам очевидной банальностью. Тем, что называется "общее место". А он - просто не смог донести до собравшихся то, что на самом деле чувствовал. Зато ему в полной мере удалось продемонстрировать это свое новое понимание несколько позже, на деле. Так, что дошло даже до самых улыбчивых.

  Заседание в заводоуправлении кончилось. Заговор имел полный успех, мятеж подавить не удалось, а переворот полностью достиг своих целей. Широкие народные массы так ничего и не узнали, а что узнали - так не поняли. Через день, в Реймсе, в присутствии представителей четырех стран-союзников был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Жан Де Латр Де Тассиньи, кажется, откровенно веселился при каждом взгляде на представителей США и Великобритании. Ватутин, слегка раненный во время недавнего покушения, старался держаться невозмутимо, но все равно выглядел довольным. Эйзенхауэр, если откровенно, не видел в сложившейся ситуации большой трагедии. Лицо Александера оставалось малоподвижно, и каких-ибо эмоций на нем прочитать было нельзя. Идею Де Тассиньи: включить в официальный протокол вышибание Кейтеля из зала пинками под зад, сразу после подписания, и специально подобрать для этого пару сержантов, после краткого обсуждения отвергли: