Life - Keith Richards

Мы четверо прилетели на Фиджи и остановились на одном частном острове. Пошли устраивать пикник на пляже. Мы с Ронни отправились купаться, а Джозефина с Патти хлопотали насчет обеда. Там был гамак, и, кажется, Ронни его занял — успел первый, когда мы вылезли обсыхать после океана. И там было это дерево. Никакая не пальма, забудьте вообще. Это было какое-то корявое сучковатое дерево, нависавшее над самой землей, практически горизонтальный сук.

Было ясно, что люди там раньше уже сидели, потому что кора совсем сошла. И высоты там было, по моим прикидкам, футов семь. Так что я просто сидел на этом суку, ждал обеда и обсыхал. Потом нам кричат: «Обед готов». А передо мной был еще один сук, и я подумал: схвачусь сейчас за него, чтоб не прыгать, а аккуратно соскользнуть. Но я забыл, что ладони у меня еще мокрые и что на них песок и все такое, и я схватился за этот сук, но руки не удержались. Так что я совершил жесткую посадку на пятки, дернулся башкой назад и стукнулся о ствол. Сильно. И все. Я ничего не почувствовал в тот момент. «Все нормально, родной?» — «Угу, все нормально». — «фу, ну ты так больше не делай, ладно?»

На Третий день я все так же чувствовал себя прекрасно, и мы поехали гулять на яхте. Вода была гладкая как зеркало, но только мы чуть-чуть выбрались в открытое море, покатили эти огромные тихоокеанские валы. Джозефина, которая была впереди, говорит: ого, идите посмотрите. Я иду к ней на нос, а тут как раз поднялся вал, и от этого я опрокинулся назад спиной, бросило прямо на сиденье. И тут вдруг что-то сорвалось. Ослепляющая боль в голове. Надо, говорю, срочно поворачивать назад. И даже в тот момент подумал, что это все, продолжения не будет. Но болело все сильнее и сильнее. У меня никогда не болит голова, а если и болит, то я глотаю аспирин, и все проходит. Я этим делом не страдаю. И всегда жалко других, например Чарли, у которых бывают приступы мигрени. Не представляю, что это такое, но в тот раз у меня было, наверное, что-то похожее.

Я потом выяснил, что мне повезло с этим вторым толчком. Потому что от первого у меня образовалась трещина в черепе, и она могла сидеть там еще черт знает сколько месяцев, пока бы её не обнаружили или пока я не загнулся бы с её помощью. Кровь в череп могла сочиться через нее еще долго. Но второй удар заставил её почувствовать. В ту ночь я принял пару таблеток аспирина от головной боли, что вообще-то неправильно, потому что аспирин разжижает кровь - такие вещи узнаешь, когда готовишься себя убить. И, судя по всему, во сне у меня случилось два припадка. Я их не помню. Я думал, у меня просто приступ страшного захлебывающегося кашля, — я проснулся под слова Патти: «Ты в порядке, родной?» «Да, все нормально». Потом случился еще один припадок, и тогда я увидел, как Патти бегает по комнате: «Господи, господи» — и названивает куда-то. Теперь у нее началась паника, но паника контролируемая — она активно взялась за дело. Слава богу, та же самая история приключилась с владельцем острова несколько месяцев назад, так что он распознал симптомы, и я не успел опомниться, как уже летел на Фиджи, на главный остров. Там меня осмотрели и сказали: ему надо в Новую Зеландию. Самый худший перелет за всю мою жизнь — с Фиджи в Окленд. Меня всего пристегнули — фактически уложили в смирительной рубашке на носилки — и запихали в самолет. Я не мог двигаться, а лететь нужно было четыре часа. То есть голова уже не главное —я не мог пошевельнуться. Я ругался: «Блин, дайте мне хоть что-нибудь!» — а они отвечали: «Ну, это можно было только до взлета». «Ну так и какого хуя не дали?» Я матерился без остановки. «Дайте мне что-нибудь обезболивающее уже наконец!» «Нам нельзя, пока идет полет». Четыре часа этих идиотских отговорок. Наконец они доставили меня в больницу в Новой Зеландии, где меня уже поджидал Эндрю Лоу, нейрохирург. К счастью, он оказался моим фанатом. Эндрю рассказал мне — уже потом — что, когда был молодым, у него в ногах над кроватью висел моя фотография. Дальше меня передали ему в руки, и я мало уже что запомнил про ту ночь. Мне поставили морфий. И после этого я проснулся в нормальном самочувствии.

Я там пролежал, наверное, дней десять — очень приятная больница, очень приятные сестры. Например, была одна милая сестричка из Замбии, просто умница. Где-то с неделю доктор Лоу каждый день устраивал мне тесты. Я наконец спрашиваю: ну и что теперь? А он говорит: мы вас стабилизировали. Можете лететь к своему врачу в Нью-Йорке или в Лондоне или где-то еще. Элементарно, был такой расчет, что я захочу самое что ни на есть медицинское обслуживание в мире. Не хочу я опять в самолет, Эндрю! К тому моменту я его уже как следует узнал. «Не собираюсь никуда лететь». — «Да, но без операции-то вам никак». Я говорю: «Знаешь, я вот что решил. Ты будешь её делать. Причем немедленно». Он спрашивает: «Вы уверены?» Я говорю: «Абсолютно». И захотел втянуть эти слова обратно. Я что, правда это сказал? Сам предложил человеку вскрыть башку? Но нет, я вcё-таки знал, что решение правильное. Я уже знал, что он один из лучших, — мы разведали про него все что можно. Мне не хотелось сдаваться кому-то незнакомому.

В общем, доктор Лоу вернулся через несколько часов со своим шотландским анестезиологом Найджелом. И мне взбрело в голову, что в таком положении самый понт будет сказать: Найджел, что бы меня отключить — надо сильно постараться. Меня еще никто не смог вырубить. Он говорит: внимание, начинаю. И через десять секунд меня все, можно выносить. Прошло два с половиной часа, и я проснулся в самых прекрасных чувствах. Говорю: слушайте, не пора уже вам приступать? И Лоу отвечает: все, дружище, дело сделано. Он вскрыл мне череп, высосал все сгустки крови и приладил обратно вырезанный кусок, как шапочку, шестью титановыми штырьками, которые должны были её держать. Я чувствовал себя нормально, когда проснулся, только обнаружил, что весь в трубках. Одна была прикреплена к концу члена, одна торчала отсюда, другая — оттуда. Я спрашиваю: что это за поебень такая везде? Лоу говорит: это морфийная капельница. Ну хорошо, это мы оставим. Я не жаловался. И кстати, голова у меня не болела после этого ни разу. Эндрю Лоу поработал Прекрасно.

Я пробыл там еще где-то неделю. И мне дали немного морфия сверху. Они были очень хорошие, очень классные. В конечном счете у них был один интерес, как я убедился, — чтобы тебе было комфортно. Я редко просил добавить дозу, но когда все-таки просил, то в ответ было: хорошо, конечно. Рядом со мной лежал парень с очень похожей травмой. В его случае это была езда на мотоцикле без шлема, и он стонал и плакал, а сестры оставались с ним часами, успокаивали разговорами. Очень спокойные голоса. Ну а я уже тогда практически вылечился и только говорил ему: старик, я это понимаю, проходил только что.

И потом был еще месяц в уютненьком викторианском пансионе в Окленде, куда пожаловало все мое семейство, молодцы такие. И мне приходили всякие послания от Джерри Ли Льюиса, и от Уилли Нелсона тоже. Джерри Ли прислал мне подписанную сорокапятку Great Balls of Fire первого тиража. Такому трофею сразу место на стене. Билл Клинтон прислал мне записку: поправляйся скорее, мой дорогой друг. Первая строчка из письма Тони Блэра звучала так: «Дорогой Кит, вы всегда были одним из моих героев... « Англия в руках человека, у которого я герой? Это ж ужас какой-то. Пришло даже письмо от мэра Торонто. Я вообще получил интересное представление о моих будущих некрологах, общую идею, что меня ждет после смерти. Джей Лено сказал: почему мы не можем делать самолеты такими, как Кит? А Робин Уильямс сказал: бьется, но не ломается. В общем, заработал несколько лестных характеристик этим своим ударом головой, хотя ударов мне хватало и раньше.

Что меня удивило — это что себе напридумывала пресса. Раз дело было на Фиджи, я обязательно должен был свалиться с пальмы, да еще с сорока футов, пока карабкался за кокосами. И потом до кучи в сюжете появились гидроциклы, притом что я к этим игрушкам вообще очень плохо отношусь из-за шума, идиотизма и вреда, вреда для рифов.

Вот какие воспоминания об всем остались у доктора Лоу.

Эндрю Лоу. Мне позвонили в четверг 30 апреля в три часа ночи. Звонок был с Фиджи — я иногда там работаю в одной частной больнице. Сказали, что у них человек с внутричерепным кровотечением, и это довольно видная персона — готов я за это взяться? И сообщают, что это Кит Ричардс из Rolling Stones. А я помню, что у меня был его плакат на стене, когда я учился в университете, так что я давний фанат Rolling Stones и лично Кита Ричардса.

Мне было только известно, что он в сознании, что на снимке следы острой внутримозговой гематомы, и я был в курсе всей истории про его падение с дерева и случай с яхтой. Так что я понимал, что ему будут нужны нейрохирургические процедуры, но на том этапе еще не знал, насколько есть потребность в операции. Это значит, что у тебя в мозгу давление с одной стороны смещает срединные структуры в другую.