Штурман дальнего плавания - Юрий Клименченко

Тут же разработали план прослушивания советских передач. Каждую ночь радисты должны ловить Москву, записывать все, что услышат. Потом сводку перепишут, размножат и передадут в каждую комнату. Приемник договорились хранить в «рабочей комнате», в нише, которую сделает Виктор Шурыгин в стене. Есть такое место, где от времени известковая связь ослабла и кирпичи будет легко вынуть.

Настроение в лагере поднялось. Сводки поступали регулярно. По заданию Чумакова моряки несли их и за стены тюрьмы. Сложным путем передач сводки оказывались в бараках русских, вывезенных на земляные работы, попадали в лагерь к французским военнопленным, где русский текст переводился на их родной язык.

Маленький уродливый приемник из-за высоких стен, из-за колючей проволоки приносил сотням людей надежду, вливал в них новые силы, будил волю к борьбе.

В Риксбурге во всех камерах имелись вырезанные из немецких газет карты, на которых моряки отмечали движение советских войск. С каждым днем пространство, заштрихованное красным карандашом, увеличивалось.

Радиоприемник просуществовал в замке три месяца.

Как-то Вюртцелю пришла мысль сделать обыск в «рабочей комнате» днем, когда жившие в ней были на работе. Он перерыл все койки, заглянул за шкафы и уже собрался уходить, когда внимание ето привлекла известка, рассыпанная на полу. Он подошел к койке радиста Гончарова и увидел свешивающуюся со стены проволоку, которую по небрежности не убрали после ночного слушания. Приемник был обнаружен.

Вюртцель завернул его в одеяло и в восторге от своей находки побежал с докладом к «Маннергейму»:

— Гер хауптман, мне удалось обнаружить вот это в «рабочей комнате». У койки Гончарова…

Он ожидал благодарности, а может быть, награды. Но, против ожидания, брови «Маннергейма» сдвинулись, глаза округлились, — это бывало с ним в минуты гнева.

— Обнаружили? Где вы были раньше, когда этот аппарат принесли в лагерь? Идиот! Обнаружил! Теперь не оберешься неприятностей с управлением. В солдаты тебя надо разжаловать… Пошел вон и молчи!

Вечером состоялось совещание. Присутствовали «Маннергейм», комендант и вконец расстроенный Вюртцель. Он уже все понял: происшествие было чрезвычайным. Следовало немедленно отправить виновников в гестапо, но тогда где же бдительность комендатуры в этой строгой тюрьме? Лучше замять это дело и ограничиться внутренними мерами взыскания.

Комендант долго орал на вытянувшегося в струнку Вюртцеля, но шума решили все же не поднимать.

Теперь Вюртцель свирепствовал при обысках. Пронести что-нибудь в лагерь стало почти невозможно.

Но дело было сделано: моряки уже хорошо знали действительное положение на фронтах.

Глава четвертая

Истопник, работавший в комендатуре, сообщил, что в лагере ждут каких-то посетителей. Солдаты в спешном порядке готовили для них комнату: устанавливали койки, столы, шкафы. Моряки строили всякие предположения и наконец решили, что приедет комиссия Красного Креста с обследованием лагеря. Эту комиссию ждали давно. Но… приехали офицеры РОА.

«Русская освободительная армия», или, как ее сокращенно называли, РОА, была организована перешедшим на сторону Гитлера предателем Власовым при непосредственном участии главаря гестаповцев Гиммлера. «Армия» состояла из потерявших человеческий облик предателей, подобранных Власовым в лагерях смерти, и матерых врагов Советской власти. Одетая в немецкую форму, она отличалась от регулярных войск вермахта только нарукавным знаком с трехцветными полосками бывшего царского флага и буквами РОА.

Эту не имевшую родины армию одинаково презирали как русские, так и немцы. Несмотря на отчаянную агитацию, посулы, различные привилегии, люди не шли в нее: большинство предпочитало лучше умереть от голода и пыток, чем надеть немецкий мундир, хотя бы и с нарукавным знаком «РОА».

Зачем приехали в «ILAG-99» представители этой армии, не составляло секрета. «Агитаторы» Власова прибыли для вербовки моряков…

Ночью Чумаков собрал бюро.

— Вот что, товарищи, — сказал он. — Я считаю, что мы не должны слушать этих предателей. Не потому, что нас сагитируют и кто-нибудь пойдет в РОА. Нет, конечно. Мы не должны слушать их просто из чувства собственного достоинства. Стыдно нам их слушать. Надо показать, что мы прекрасно понимаем, кто они, и глубоко их презираем.

— Что вы предлагаете? Демонстрацию? — спросил Микешин.

— Да, демонстрацию. Сколько приехало «агитаторов»? Трое? Значит, вербовка будет проходить в трех комнатах. Ну, а если в двух — тем лучше. Как только эти господа начнут, мы покинем комнаты и разбредемся по плацу. Немцы ничего не должны подозревать. А нашим — сегодня же сообщить план действий. Итак, если будет три комнаты, — я остаюсь в одной, во вторую пойдете вы, Игорь Петрович, а в третьей будете вы, Павел Дмитриевич. Нет возражений?

Через полчаса все моряки знали о том, что предложил Чумаков, и согласились с ним. Только Сахотин выразил неудовольствие:

— Подумаешь! Можно и послушать. Насильно в армию не затянут.

— Дело твое. Можешь остаться, а если хочешь — и записаться, — холодно сказал Линьков. — Ну а теперь спать.

В первый день пребывания в лагере «агитаторы» заседали в комендатуре. Прогуливаясь по плацу, интернированные видели через открытое окно, как три офицера в чистеньких мундирах рылись в «делах» и рассматривали мореходные книжки.

Чумаков оказался прав: на следующий день, в воскресенье, после «апеля», морякам приказали зайти в замок и собраться в трех комнатах. Микешин направился в седьмую комнату. Она была битком набита моряками.

Через несколько минут в комнату вошел «агитатор» в сопровождении Гайнца. Власовец встал у окна и снисходительно посматривал на моряков. Унтер скомандовал:

— Тихо!

Постепенно в комнате воцарилась тишина. «Агитатор» достал из папки какие-то бумажки, одернул мундир и сказал добродушным баском:

— Здравствуйте, друзья!

Никто ему не ответил. Он откашлялся и начал, видимо, наизусть затверженную речь:

— Меня ничем не обидела Советская власть, друзья. В Советской Армии я был майором. Имел награды, два ордена Красного Знамени. Вот… — он пошарил в кармане и вытащил ордена.

— С какого честного человека снял? — громко и насмешливо спросили из массы моряков.

— Что вы сказали?

Микешин сунул пальцы в рот, и резкий свист заполнил комнату. Это был сигнал. Опрокидывая столы и стулья, моряки бросились в коридор, по которому уже бежали вниз, на плац, люди из других комнат.