Бал кинжалов. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Получив необходимые наставления, Мария направилась к залу Совета, где ее уже дожидались Вильеруа, Жонен, Брюлар де Сийери, д'Эпернон и «брюзга» де Сюлли — словом те, кого в самом скором времени будут называть «старикашками» и одного за другим отправят в отставку. С королевой ушли мадам де Гершевиль и господин де Шатовье, почетный кавалер охраны, который присоединился к ним в прихожей. Кончини остался в королевских покоях.
Полюбезничав немного со стайкой фрейлин, до той поры словно бы замороженных, а теперь как будто проснувшихся, Кончини направился к Лоренце, сидевшей возле старой, наполовину глухой графини дю Со. Не желая, очевидно, чтобы все остальные поняли, о чем пойдет речь, он продолжал говорить по-итальянски:
— Какое несравненное удовольствие наконец-то увидеть вас, госпожа баронесса де Курси! Я уже так давно дожидаюсь этой минуты!
— Неужели? Не вижу для этого причины.
— Потому что вы едва со мной знакомы. Вернее, вовсе не знакомы! Иначе бы вы не сомневались, что видите в моем лице не только земляка, не только искреннего поклонника вашей красоты, но и друга.
— Друга?
— Конечно! Вспомните нашу первую встречу в коридоре на третьем этаже Лувра! У меня — увы! — не было иллюзий относительно чувств нашей дорогой государыни по отношению к вам, и я с глубочайшей печалью вынужден был наблюдать за крестным путем, которым вас вынудили пройти. Я был тем более удручен, что не в силах был вам помочь.
— Не вижу никаких оснований для того, чтобы вы помогали мне, — холодно ответила Лоренца. Этот человек с каждой минутой становился ей все более неприятным, к тому же густой и сладкий запах его духов вызывал у нее чуть ли не тошноту.
— Я назову вам причину: кроме того, что мы оба родились во Флоренции, царице всех городов, я еще почтительный обожатель всех прекрасных творений и живо чувствую боль, когда на них посягают.
— Разве вы не доверенное лицо королевы? Почему же вы не подсказали ей помиловать меня, когда меня отправляли на эшафот?
Кончини выразил на лице крайнюю степень огорчения, гримаса его показалась Лоренце весьма комичной, а он с тяжким вздохом продолжал:
— Я бы охотно сделал это, но вы заблуждаетесь, думая, что в то время я имел хоть какое-то влияние на королеву. Лоренца, такой возможностью обладает моя жена, но она так ревнива... Из всего этого вы можете сами сделать вывод. Теперь все переменилось.
— Ваша жена перестала ревновать?
— О нет, к сожалению. Но благодаря верной службе я дождался милости от Ее Величества королевы и полагаю, что отныне имею на нее куда больше влияния, чем раньше...
— С чем вас и поздравляю!
У Кончини сделалось такое грустное лицо, что Лоренца насмешливо спросила себя, уж не собирается ли он расплакаться?
— Я вижу, что вы не хотите меня услышать.
— А я не уверена, что должна знать то, что вы намерены довести до моего сведения.
— В самом скором времени я буду... всемогущим и не стану желать ничего другого, как поставить все свои возможности вам на службу. Возможно, по крайней мере, что я завоюю ваше дружеское расположение!
Неожиданное появление женской фигуры под черной вуалью, которая была не кем иным, как синьорой Кончини, избавило Лоренцу от необходимости отвечать. Синьора молча подошла к беседующим, поприветствовала молодую женщину коротким кивком, потом взяла супруга за рукав, объявила, что намерена поговорить с ним о серьезных вещах, прежде чем вернуться туда, откуда она явилась, и увела супруга за собой...
На несколько секунд в покоях воцарилась мертвая тишина, потом послышался веселый смех.
К своему великому изумлению, Лоренца увидела, что к ней подошла принцесса де Конти, которая до сих пор даже не смотрела на нее, словно баронесса де Курси была табуреткой в покоях королевы, а не придворной дамой. Принцесса де Конти вместе со своей матерью, герцогиней де Гиз, и мадам де Монпансье считалась близкой подругой Марии де Медичи. Столь же умной, сколь красивой, и столь же хитрой, сколь умной принцессе пришла когда-то в голову гениальная мысль отправиться в Марсель и встретить новую королеву, которая прибыла во Францию на роскошнейшей галере. Мария была тем более благодарна принцессе, что, весьма острая на язычок и отнюдь не всегда благожелательная, она умела развлекать и забавлять Ее Величество. Вот уже пять лет молодая женщина была замужем за принцем де Конти, глухим заикой, чью речь было весьма трудно понять, но который подарил ей титул королевского Высочества, сделав ее родственницей короля. Она родила ему дочь, которая не зажилась на свете, после чего уже больше не уделяла внимания мужу, позволяя себе всевозможные сердечные увлечения. Де Бассомпьер, который останется главной любовью ее жизни, был одним из них. Глубокое, но не выставляемое напоказ чувство было взаимным: он окружал себя любовницами, она — любовниками, но их связь оставалась нерасторжимой[38]. Они одинаково ценили искусства, литературу, образованность; де Бассомпьер говорил на пяти языках, в том числе на латыни и греческом, Мария-Луиза покровительствовала поэтам, так что после любовных объятий им было о чем поговорить, кроме погоды и придворных сплетен. В какой-то миг Генрих IV настолько увлекся Марией-Луизой, что даже помышлял о женитьбе на ней, но вскоре оставил эту мысль как неудачную: союз дочери Генриха де Гиза, Меченого, который стоял во главе Католической лиги[39], — с преемником Генриха III, убитого де Гизом в Блуа, а потом погибшего от руки одного из королевских сеидов, не пришелся бы по душе придворным.
Такова была та, что только что весело смеялась. Лоренца, зная ее язвительность, не сомневалась, что посмеялись над ней, и приготовилась дать отпор.
— Могу ли я поинтересоваться, что вас так развеселило, госпожа принцесса де Конти? — осведомилась она не слишком дружелюбно.
— Не вы, можете быть уверены! Могу признаться, что меня восхитило ваше мужество. Я оценила, как славно взялась за дело Галигаи, собираясь учинить скандал своему резвому супругу. На ее счастье, стены этого дворца отличаются немалой толщиной.
— Скандал из-за нескольких слов, с которыми он ко мне обратился? И которые я ничуть не приветствовала? Факт, что мы оба родились во Флоренции, на мой взгляд, вовсе не предполагает столь неприятной фамильярности.
— Меня бы удивило, если бы у вас было иное мнение. Вы слишком высокородны, дорогая. Но...
Мария-Луиза стала очень серьезной
