Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Потом я из того же источника стал пополнять свои знания о Мертвецах. Почти все это я уже слышал раньше. Прослушал снова. Больше мне делать было нечего, и так прошел третий день.

Затем последовали смешанные лекции о Небе хичи, о происхождении Древних и о возможных стратегиях в обращении с Генриеттой, о возможном риске со стороны Древних, и так прошли третий, четвертый и пятый дни.

Я начал гадать, чем заполню все двадцать два, поэтому вернулся назад и прослушал все записи снова, так прошли шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый дни; а на одиннадцатый…

На одиннадцатый я полностью отключил компьютер, улыбаясь от предстоящего удовольствия.

Это день середины пути. Я висел в своих ремнях безопасности, ожидая с нетерпением единственного события, которое может произойти в этом тесном и утомительном полете: взрыва золотых искр в кристаллической спирали, что будет означать поворотный пункт. Я не знал точно, когда это произойдет. Вероятно, не в первый час суток (так и есть). Вероятно, не во второй и третий… и правда. Не в эти часы, и не в четвертый, и ни в один из последующих… Этого вообще не случилось на одиннадцатый день.

И на двенадцатый.

И на тринадцатый.

И на четырнадцатый; и когда я запросил компьютер; не хотелось считать в уме, он дал ответ, который мне не хотелось узнавать.

Слишком поздно.

Даже если поворотный пункт настанет в любой момент — даже в следующую минуту, — не хватит ни воды, ни воздуха, ни пищи до конца.

Можно попытаться экономить. Я пытался. Не пил, а увлажнял губы, спал, сколько мог, дышал как можно мельче. И наконец поворотный пункт был достигнут — на девятнадцатый день. На восемь дней позже.

Я ввел данные в компьютер и получил четкий и ясный ответ.

Поворотный пункт пришел слишком поздно. Через девятнадцать дней корабль, возможно, прилетит на Небо хичи, но без живого пилота. К тому времени я уже дней шесть буду мертв.

14. Долгая ночь снов

Когда она начала разговаривать с Древними, они перестали для нее быть на одно лицо. На самом деле они совсем не старые. По крайней мере те трое, что чаще других сторожили ее, кормили и отводили на долгие полные снов ночи. Они научились называть ее Джанин, произносили что-то близкое к этому. Их собственные имена были сложны, но у каждого была краткая форма — Тар, Тор и Хоэй, и они отзывались на них — при необходимости или для игры. Они были игривы, как щенки, и столь же усидчивы. Когда она выходила из ярко-синего кокона, потрясенная и вспотевшая от еще одной жизни и еще одной смерти — с урока курса, предписанного ей Древнейшим, — всегда рядом оказывался один из троих, гладил ее, одобряюще бормотал.

Но этого было недостаточно! И вообще, ничто не могло сгладить то, что происходило во снах снова и снова.

Каждый день одно и то же. Несколько часов беспокойного, не приносящего отдыха сна. Немного еды. Иногда игра в притрагивания и щекотку с Тором и Хоэем. Иногда возможность побродить по Небу хичи, всегда под охраной. Потом Тор, или Хоэй, или кто-нибудь еще начинал мягко тащить ее к кокону, укладывать в него, и тогда Джанин на часы, которые казались целой жизнью, превращалась в кого-то другого. И какие это были странные личности! Мужчины. Женщины. Молодые. Старые. Безумные. Калеки. Все были разные. Ни один не был вполне человеком. Большинство вообще не были людьми, особенно самые ранние, самые древние.

Те жизни, виденные ею во сне, которые ближе во времени, ближе и к ней самой. По крайней мере это были живые существа, похожие на Тар, Тора и Хоэя. Не всегда их жизнь пугала, хотя всегда кончалась смертью. С ними она проживала случайные и хаотические отрывки их коротких и неустойчивых, тупых и полных страха записанных воспоминаний. Начав понимать язык своих стражей, она поняла также, что жизни, которые она смотрит, специально отобраны (по каким критериям?) для записи. Так что в каждой есть какой-то урок. Конечно, все жизни были для нее уроком, и, конечно, она училась. Она училась говорить с живыми, понимать их сумрачное существование, понимать одержимое стремление повиноваться. Они рабы? Домашние животные? Когда они исполняли приказы Древнейшего, они были послушными и потому хорошими. Когда — очень редко — не исполняли, их наказывали.

Иногда она видела Вэна или сестру. Ее сознательно держали в изоляции от них. Вначале она не понимала почему, потом поняла и смеялась про себя шутке, которую не с кем было разделить, даже в этим Тором. Ларви и Вэн тоже учились, и им приходилось не легче, чем ей.

К концу первых шести «снов» она могла уже разговаривать с Древними. Ее губы и горло не подходили для их щебечущих, бормочущих звуков, но она добилась, что ее понимали. Что еще важнее, она могла исполнять их приказы. Это избавляло от неприятностей. Когда ей следовало возвращаться в загон, ее не толкали, а когда ей полагалось мыться, с нее не срывали одежду. К десятому уроку они почти подружились. К пятнадцатому она (Ларви и Вэн тоже) знала все, что могла узнать о Небе хичи, включая тот факт, что Древние не являются и никогда не были хичи.

И даже Древнейший тоже.

А кто он, этот Древнейший? Уроки не давали ответа. Тар и Хоэй, как могли, объяснили ей, что Древнейший — это бог. Ответ неудовлетворительный. Он слишком походил на своих верующих, чтобы построить Небо хичи или любую его часть, включая и свое тело. Нет. Небо построили хичи с целью, которую знали только они, и Древнейший вовсе не хичи.

И на все это время большая машина снова стала неподвижной, почти мертвой, сберегая уменьшающиеся жизненные резервы. Когда Джанин оказывалась в центральном веретене, она видела ее здесь, неподвижную, как статуя. Изредка на внешних сенсорах чуть менялся цвет, как будто они на грани пробуждения, может, машина следит за ней сквозь полузакрытые глаза. Когда это происходило, Хоэй и Тар старались быстрее уйти. В такое время они не играли и не шутили. Но по большей части машина была совершенно безжизненна. Однажды Джанин повстречалась возле нее с Вэном, она шла к кокону, он оттуда, и Хоэй разрешил им немного поговорить. «Она страшная», — сказала Джанин.

— Я могу ее уничтожить, если хочешь, — похвастал Вэн, нервно оглядываясь через плечо на машину. Но сказал по-английски и имел достаточно ума, чтобы не переводить стражникам. Но даже тон его голоса заставил Хоэя забеспокоиться, и он заторопил Джанин.

Джанин начинали почти нравиться ее похитители, как может нравиться большая ласковая лайка, которая умеет говорить. Ей потребовалось немало времени, чтобы установить, что молодая самка Тар именно молодая и именно самка. У всех лица были покрыты редкими волосами, у всех тяжелые надбровные бугры, которые есть у самцов приматов. Но постепенно они становились индивидуальностями, а не просто представителями класса «тюремщик». Более крупный и мрачный из самцов — Тор, но это лишь один слог его длинного и сложного имени, в котором Джанин могла разобрать только слово «темный». Оно не имело отношения к его цвету. Он был светлее своих товарищей. Имя было связано с каким-то странным происшествием в его детстве, когда он оказался в части Неба, таком странном и так редко посещаемом, что там даже стены хичи почти не светились. Тор подстригал бороду, так что она торчала с нижней челюсти как два перевернутых рога. Тор чаще шутил и старался, чтобы пленница разделяла его шутки. Именно Тор пошутил с Джанин, он сказал, что если ее самец, Вэн, которого содержат вместе с Ларви, действительно бесплоден, он попросит у Древнейшего разрешения самому оплодотворить ее. Джанин не испугалась. И даже не почувствовала отвращения, потому что Тор походил на доброго сатира, и она считала, что понимает шутки. Тем не менее она перестала считать себя сопливой девчонкой. Каждый долгий сон делал ее более взрослой. В снах она испытывала такие сексуальные взаимоотношения, каких никогда не знала в жизни — иногда как женщина, иногда нет, часто это было связано с болью и всегда кончалось смертью. Хоэй в момент серьезного настроения объяснил ей, что с живого нельзя сделать запись; совсем не игриво он рассказал ей, как вскрывают мозг и передают его содержимое машине. Во время его рассказа она стала еще немного взрослее.