Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы - Филип Фармер

А я? Сказать по правде, давным-давно, во время моей жизни на Земле, я потерял основы своей веры, хотя даже здесь я продолжал соблюдать ее формальности. Возможно, я молился пустым небесам, но ведь — кто знает? И хотя вера моя умерла, каким-то странным образом, она осталась, даже если я стал веровать только в саму веру, а не в Бога.

Так наступило время, когда преображения прекратились, когда воскрешения перестали совершаться. Тревога и страх бежали вниз и вверх по Реке, а войны — которые, как предполагалось, должны закончиться теперь, когда Смерть была постоянной, — разражались снова, с новой злобой, с новым насилием. И тогда, всего три недели тому назад, мы попали в руки того, кто называет себя Иудой Ужасным, который слышал о нашем грядущем приходе и который посадил нас вместе в каменную камеру. Он подверг Немо страшному допросу, когда он вернул моего друга в нашу камеру, Немо был сломлен телом.

— Он считает меня человеком, способным делать чудеса, — пробормотал Немо. — Он верит, что я могу дать ему оружие, с помощью которого он завоюет весь Мир Реки.

И, как часто бывало на Земле, я ухаживал за больным и выслушивал исповедь. Немо во время наших странствий завоевал определенную репутацию, репутацию выдумщика и изобретателя, советчика и мудреца. Как многие обладающие властью и малым умом люди, Иуда считал, что один золотой ключик открывает секрет подавления других, и в моем друге он видел этот ключик. Трижды пытал он Немо, и каждый раз мой друг возвращался все слабее. Это утро было последним. Я видел, как во дворе, на глазах у хмурого смуглого Иуды, голову Немо отделили от тела. Два стражника, которые вели меня назад в камеру, по пути заговорили со мной, спрашивая меня, вознесется ли Немо.

— Нет, — отвечал я печально.

— Да, вознесется, — настаивал один из стражников. — Иди быстрей, Эльфстан, Друг Героя, и, когда ты заговоришь с ним в своих молитвах, замолви словечко за стражников, которые освободили тебя.

И вот я здесь, в печальной ночи, еду вниз по Реке на торговом судне и пишу эти строки в память друга. Люди уже обращались со мной с заметным ужасом, а некоторые шептали, что Немо был сам Мессия.

Не был он Мессией.

В последние свои наполненные болью часы Немо рассказал мне свою земную историю. Жил он в двадцатом столетии от рождения Спасителя Нашего, в одном из городов Нового Света, и был он — ночным сторожем. Прожил он шестьдесят четыре года и умер от сердечного приступа, один, поздно ночью, в библиотеке, где работал. Два года, рассказывал он, служил он солдатом на великой войне; а после сорок лет он охранял по ночам библиотеку — и читал. И это чтение, говорил он мне, убедило его, что в конце не было никаких героев, просто мужчины и женщины, которые делают все, что в их силах, чтобы встретить свои трудности и пережить их. Его чтение дало ему знания многих языков и многих изобретений, и это знание сопровождало его в Мире Реки, где он достиг славы и окончания своей судьбы.

Возможно, он был прав насчет себя самого, и возможно, был он при всем при том, самый обыкновенный смертный. Но здесь, в Мире Реки, его имя окружено величием, и боюсь я, что люди ждут от меня, чтобы я написал его евангелие. Так каков же должен быть его девиз? Что все мы обыкновенные, даже те, кого мы называем по ошибке «великими»? Или напротив, что все мы необычны, даже те, кого мы считаем ничтожными и низкими?

Потому что, как и героизм, вера — медаль о двух сторонах. Да поможет мне Бог, в которого я больше не верю, да поможет он всем нам. Все мы потом придем к этому кону, который теперь ожидает нас, и что бы там ни было, уничтожение или преображение, для меня оно не может наступить слишком рано. Я его приветствую, что бы я там ни нашел.

А что до Немо, настоящее имя которого я теперь пишу впервые, да станут его сомнение и его вера, которые две стороны одной и той же медали, тоже моими. Прощай же, Джон Адамс Смит, и requiescat in расе[40].

Джон Грегори Бетанкур

Дух человека, дух жука[41]

Когда я пробудился у кромки воды, я был нагим, точно зверь. Полированная палка, толщиной в мою ногу, деревянная — хотя я не мог бы сказать, из какого она дерева, свисала с моего запястья, держась на тонком шнуре. Я отбросил ее и вскочил на ноги, издав крик тревоги:

— Ай-яй-яй-яй-яй…

Звук поплыл, будто напев, наполнив воздух, и, стоя на месте, я чувствовал запах своего пота, выступавшего, точно звериный.

— Ай-яй-яй-яй-яй…

Я должен был очутиться в мире духов, ибо ясно помнил свою смерть. Я до сих пор слышал, как шаман нашего племени ноет надо мной, пытаясь изгнать болезнь из моего тела. Я помнил боль в кишках, острую, как нож, и помнил жар, из-за которого мир казался мне подобным дереву в бурю.

— Нгосок, — прошептал я с последним вздохом, назвав человека, который меня околдовал. Почему я здесь? Какой дух или бог наказал меня? Или я назвал не того человека — и Нгосок невиновен? Я крепко зажмурил глаза и закусил губу, пока не ощутил на языке сладкую и теплую кровь. Духи, летите прочь, прочь, прочь!

Крики страха постепенно замерли. Я открыл глаза, но ничто не изменилось. Все, кто был на берегу Реки, озирались с испугом, даже с отчаянием. Некоторые сделали наугад по несколько шагов туда или сюда; откуда-то издали раздался женский вопль, он все не умолкал, не умолкал, не умолкал.

Среди всех, кто был вокруг, я стоял ближе прочих к воде. Я подбежал к ней, сел на корточки и поглядел на свое отражение. Невероятный ужас. Я всегда знал, что человека отличают от зверя по том, что его украшает: татуировка на щеках и веках, раскраска на груди и руках. Все, кто пробудился со мной, выглядели достаточно похожими на людей, с темно-бурой, как у меня, кожей, широкими скулами, плоскими носами — но были совершенно безволосыми, с головы и до промежности. И теперь, глядя на свое отражение, я коснулся собственного голого черепа, ощутил пустоту подмышками, опустил взгляд на свои безволосые детородные части. Я был гладок, точно новорожденный, и моя крайняя плоть оказалась отрезана, так что виднелся мой член: розовый, ничем не прикрытый. Хуже того, сотни татуировок которыми я так тщательно украшал свое тело в течение пятидесяти восьми лет жизни, исчезли.

Я с трудом узнавал себя. Кто со мной пошутил? Какой дух на такое способен? Наверняка это Змей Глаха, подумал я, встав, он — известный плут. А кто еще мог бы разбудить меня в ином мире подобным образом? Или, возможно, это испытание? Жук Кокоти всегда испытывал нас, пытаясь доказать, что человек не лучше, чем обезьяны на деревьях.

Хмурясь, я зашагал против течения, пытаясь понять, где я, мои босые ноги шлепали по отмелям, и серебристые рыбки метались прочь. Свободное пространство, наверное, двадцать шагов в длину, раскинулось между Рекой и огромным полем травы высотой по грудь. Мы все пробудились на берегу Реки. Далеко-далеко за травами виднелись холмы, усеянные деревьями. А впереди я приметил рощу старого толстого бамбука, которая доходила почти до самой воды.