Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вашему агенту Галине Ивановне и гадать не нужно. Она и так всё знает, да и Олегу Андреевичу она, должно быть, рассказала уже.
Палашов почувствовал движение у ног, опустил глаза и увидел полосатую кошку. Та потёрлась о его ногу, но при попытке погладить её по голове ловко увернулась и отправилась к хозяйке.
— Ну, что тебе, Тельняшка?
Кошка потыкалась носом в ладонь Марьи Антоновны.
— Тельняшка? — Евгений отпугнул кошку громким смехом. — Это Ванька придумал, — заключил он, отсмеявшись.
— Ага. Вместе с Пашкой они так изгалились.
— Молодцы ребята!
И вдруг веселье схлынуло как не бывало.
— Марья Антоновна, вы позвоните мне завтра, слышите? Как всё пройдёт на суде рассказать.
Её глаза превратились в два грустных омута, которые затягивали его всё глубже. И когда он почти уже утоп, женщина наконец кивнула. Ему нужно было всё ей объяснить:
— Я больше не могу слушать эту историю, поймите меня. Я варюсь в ней с того самого дня, когда первый раз ступил в эту деревню. А перед этим первый раз увидел Ваню. То, что от него осталось, увидел. Меня это не порадовало, как вы понимаете. Скажем мягко, я не в себе теперь. Трудно мне даётся эта история. Всё, я больше ни слова не скажу. Простите…
Он грустно улыбнулся.
— Как думаете, Олег Андреевич сильно меня ненавидит?
— С чего ему вас ненавидеть-то? Это Мила устроила им весёлую жизнь, а не вы. Вы, Женя, просто делали свою работу.
— Бегать за расстроенными девчонками не входит в мои обязанности.
— А в чьи обязанности, скажите мне, входит за ними бегать?
Они ещё посидели недолго, а потом, как ни настаивала Марья Антоновна, чтобы мужчина заночевал в доме, Палашов снарядился в тёплые вещи и ушёл спать в машину со словами: «Простите. Мне надо подумать. А вы закройтесь получше».
На самом деле думать ему не хотелось. Напротив, вытряхнуть бы всё из головы и просто тупо забыться сном.
Утром Палашов не чувствовал себя отдохнувшим. Спать в машине было неудобно: тело затекло и болело плечо, ноги замёрзли, и всю ночь какая-то муть вертелась в голове. Дверь в дом Марьи Антоновны была открыта, Тельняшка лизала сметану в миске, но при виде мужчины убежала за печку, задрав хвост.
— Доброе утро!
Евгений понял по глазам женщины, что ей ночью тоже плохо спалось. А ведь их двое теперь: где-то в глубинах тела затаился малыш. Будущий папаша знать не знает об этом. А вдруг знает, чувствует как-нибудь?
Он снял плащ, размял дюжее тело и прошёл к умывальнику. Марья Антоновна накормила его геркулесовой кашей на молоке. Они выехали заранее и прибыли менее чем за час. Палашов старался не тревожить больше женщину, на ней и так лица не было. Испытание — не только слушать, как издевались над сыном, но и смотреть виновникам в лицо. Снова и снова…
XXVI— Судья отозвал обвинение Глухова в совращении малолетней, — рассказывала Марья Антоновна вечером по телефону, и Палашов внимательно вслушивался в малейшие интонации голоса сквозь треск телефонной линии и осенний ветер, хулигански врывающийся в разговор. И сам пребывал в неопределённости, и не мог понять, хорошо это или плохо для неё.
Пусть по другой статье, но председатель суда Борисенко накажет Глухова строже остальных — это несомненно. Голос Марьи Антоновны звучал устало и в унисон его собственному состоянию:
— Олеся может больше не приходить на заседания суда. Сегодня выступали прокурор и адвокаты. На следующем заседании подсудимым дадут слово, а потом, если судья успеет, то огласит приговор.
— Когда оно состоится?
— Шестнадцатого декабря. Мне Паша Круглов прислал письмо. Спрашивает, какие дела. Ещё прокурор допрашивал Тимофея, собирался ли он передать Ваню правоохранительным органам. Сын ведь тоже закон нарушил — проник в его владения, чуть не нанёс ущерб его имуществу, корове то есть.
— Не собирался он, Марья Антоновна, передавать Ваню в правоохранительные органы. Он сказал, что собирался его отпустить?
— Сказал, что не знал ещё, как с ним поступить. О милиции он не думал.
— Похоже на правду. Кирюшиных не было на заседании?
— Нет. Народу было меньше.
— Певунову и Рысеву адвокаты просят снисхождения?
— Конечно.
— Вам жаль их?
— Нет. Я не испытываю этого чувства. Я не могу. Им нет прощения. — Слова звучали буднично. Даже если они не хотели этого, они сделали всё, чтобы получилось именно так.
Мысли Марьи Антоновны об убийстве сына и о виновниках перегорели в её душе.
* * *В пятницу днём, а дни теперь были куцыми и ёжистыми, Палашов небрежно сдвинул документы в сторону, освобождая на столе место для телефона. Пальцы непослушно прошлись по немым кнопкам. Три месяца минуло со дня, когда Палашов впервые увидел Милу Кирюшину. За это время номер уже въелся в память. Он звонил её маме более десяти раз, но опять это было волнительно. Чудо не случится — Мила не возьмёт трубку, — так к чему же эта неотвратимая внутренняя дрожь?
Приветливый голос Галины Ивановны почти сразу вырвался из аппарата: она ждала его звонка. Поздоровались.
— После выступления в суде Мила стала тихой и светлой. Она успокоилась. Ей удалось вас увидеть, а помните, как она боялась, что этого больше никогда не случится?
— Дайте мне ваш домашний телефон, — порывисто проговорил он скороговоркой, удивляясь самому себе.
— Вы хотите начать с ней общаться? — голос Галины Ивановны безусловно был воплощением разума, тогда как голос Евгения был сплошное чувство.
— Хочу её услышать, — чуть спокойнее пояснил мужчина.
— То есть вы её услышите, а она вас нет?
— Получается так.
— Это несправедливо. У вас и так одни преимущества перед ней. Вы многое узнаёте через меня, тогда как моя дочь, бедняжка, мучается безвестностью. Я же не могу сказать ей, что у вас всё хорошо.
— Это обманчивое впечатление. Иначе я не просил бы ваш
