Том 28. Письма 1901-1902 - Антон Чехов

Заседание состоялось 10 мая. 29 апреля Чехову было послано приглашение на него (ГБЛ). О заседании Чехова подробно информировал Ф. Д. Батюшков в письме от 11 мая 1902 г.: «Вчера состоялось в Академии наук соединенное заседание 2-го Отделения и Разряда изящной словесности по интересующему Вас вопросу. Подробности Вам, конечно, сообщит Вл. Г. Короленко, который отсюда, заехав в Полтаву, проедет в Ялту, но пока, с его уполномочия и с его слов, кое-что Вам расскажу об этом собрании, которое названо было „частным“ под предлогом отсутствия и болезни великого князя Константина Константиновича <…> Председательствовал А. Н. Веселовский, который сначала хотел снять с очереди заявление Владимира Галактионовича, объявив, что ему известно личное мнение великого князя, но не формулировав его и сославшись на его болезнь. Однако, по настоянию Арсеньева и Шахматова, заявление Владимира Галактионовича стало все-таки обсуждаться, и председательствующий должен был подчиниться силе „разговора“. Сперва было выражено мнение (Стасов), что „всем известно“, что объявление от Академии, отказавшейся от своего выбора, было сделано по высочайшему повелению; это де постоянно встречающиеся сообщения, заведомо неверные, но им никто не придает значения, так как русское общество привыкло к таким „условностям“. Например, говорил Стасов, читаем сообщение: „убито 5 казаков“, а понимать надо — убито 500 и не одних казаков»… Владимир Галактионович возразил, что если читать такие заявления приходилось, конечно, всем, то ни сам он за 20 с лишним лет участия в прессе, ни, вероятно, ни один из его уважаемых коллег не писал от своего имени заведомо неверных сведений, а главное — никогда не случалось видеть, чтобы от вашего имени сообщалось в печати то, что вами не было сказано, ни даже задумано. И вот на сцену выступает вопрос о пределах человеческой власти. Вам уже известна формулировка Владимира Галактионовича в его заявлении: он только распространяет то, что им было сказано; потом иллюстрировал рядом примеров из прошлого — на скольких писателей распространился бы запрет по 103 статье, напоминая, что и Пушкин не мог бы быть выбран академиком; наконец — pro domo sua — напомнил, что по разъяснению директора департамента полиции Зволянского он и сам подвергся в первый раз ссылке на шесть лет в Якутскую область — „вследствие недоразумения“ (подлинные слова Зволянского). Таким образом, если Академия хочет сообразоваться с полицейскими сведениями — она принимает на себя ответственность и за все подобные „недоразумения“ и смешивает оценку литературной деятельности с вопросом о благонадежности, в зависимости от нескольких доносов, часто ложных, почти всегда недоказуемых и не поддающихся опровержению по голословности. Наконец, Академии ли выступать цензором образа мыслей с полицейской точки зрения? Кажется, что понемногу Владимир Галактионович дошел до большого одушевления и своею речью настолько увлек аудиторию, что под конец все выразили ему свое полное сочувствие и желание снять с Академии ответственность за приписанное ей объявление. Предложен был следующий проект: так как, за болезнью великого князя, теперь нельзя уже сделать нового официального заседания, то отложить его до осени и тогда на соединенном собрании Отделения и Разряда прочесть доклад Владимира Галактионовича, к которому все присутствующие (9 человек) присоединяются с выражением сожаления о том, что допущена была такая неправильность. Все это занести в протокол — а там уже дело президента доложить об этом государю, взять ли вину на себя и т. п. — всячески протест академиков будет зарегистрирован; он может подлежать огласке и становится историческим документом.

На будущие выборы предложена такая процедура (как в других европейских монархических государствах): хотя бы утверждение в звании почетного академика было приравнено с другими действительными академиками — т. е. под условием высочайшей санкции, но результаты выборов должны быть немедленно опубликованы: таким образом, Академия отвечает только за свой выбор, а право veto остается за монархом, но во всеуслышании.

В настоящем заседании, виду его „частного“ характера, никаких решений и постановлений сделано быть не могло, причем и Владимир Галактионович, поблагодарив за сочувствие, оставил за собой и собственное решение вопроса — дождется ли он осеннего заседания или пришлет раньше свой отказ, не питая особых надежд на то, чтобы предположения могли осуществиться. Так как мнение президента не было сообщено, а за ним остается право председательской властью снять вопрос с очереди, то он (если не сочувствует заявлению или по каким-либо побочным обстоятельствам) может осенью воспользоваться этим правом, и, таким образом, оттяжка на осень окажется пустой проволочкой» (ГБЛ).

Если до 15 мая мы не увидимся… — Чехов и Короленко встретились только 24 мая.

…тогда придется списаться. — Короленко прислал Чехову за это время два письма — от 29 апреля и от 2 мая. В первом из них он писал: «Опасаюсь, что мне нельзя будет приехать в Ялту. К тому же — Веселовский что-то ни словечка не пишет о назначении нашего собрания <…> Я ему пишу и прошу ответить определенно о дне предполагаемого заседания. На „измор“ я не согласен. Возможно, что никакого заседания он не созовет, тогда придется, по-моему, просто послать отказ — и делу конец. Если же, наоборот, заседание будет назначено в первой половине мая, то Вы, конечно, тоже получите извещение. Если можно будет мне заехать до Петербурга — заеду, но вернее, что нельзя. Тогда напишите, что Вы думаете. Я, правду сказать, исхода не вижу. С нами поступили, как с нашалившими мальчиками. Назад этой своей глупости наверное не возьмут. Значит — или примириться или уходить. Я ни в каком случае не примирюсь и, значит, уйду». 2 мая Короленко сообщал: «Вчера вечером получил повестку: председательствующий (Веселовский) приглашает „для частной беседы пожаловать в соединенное заседание Отделения и Разряда, имеющее быть 10-го сего мая“».

О чем Вы говорили с ней в Петербурге? — Как видно из ответного письма Короленко от 29 апреля, речь шла о совместных действиях его и Чехова, которые они собирались предпринять в связи с аннулированием выборов Горького. В этом письме Короленко писал об О. Л. Книппер: «Она напрасно огорчается, что забыла мои слова, — в них не было ничего существенного: все нужное написано».

3727. Ф. Д. БАТЮШКОВУ

25 апреля 1902 г.

Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые опубликовано: На памятник Чехову, стр. 181.

Ответ на письмо Ф. Д. Батюшкова от 11 апреля 1902 г.; Батюшков ответил 11 мая (ГБЛ).

На Ваше приглашение — сотрудничать в «Мире божием»… — Батюшков писал: «Не могу обойтись и без просьбы: на днях, совершенно для себя неожиданно, пришлось мне снова вернуться к роли редактора общего журнала <…> А просьбу мою Вы, конечно, уже угадали: в близком ли времени или попозже, в небольшом объеме или в более значительных размерах, в повествовательной или в драматической форме, но если только бы Вы пожелали украсить „Мир божий“ Вашим сотрудничеством, то тогда лишь я признаю, что журнал, претендующий на звание „литературного“, не только общеобразовательного и гуманитарно-просветительного, станет на высоту своего назначения. От Вашего решения зависит место, которое займет журнал в ряду литературных органов нашего времени».

…в сентябре напишу Вам, начал я работать или нет. — Чехов написал Батюшкову только в ноябре.

Вы писали мне про Э. Л. Радлова — «А затем вот еще какое обстоятельство: я, конечно, не знаю, любите ли Вы вообще новые знакомства, но, предполагая, что в Ялте не так уже много приятных собеседников, выразил мнение одному — очень почтенному, умному и образованному человеку, а именно Эрнесту Львовичу Радлову (по специальности — философ, вице-председат<ель> философского общ<ества> при университете, по должности — редактор „Журнала мин<истерства> нар<одного> просвещ<ения>“ <…> и профессор в Лицее), который поедет в Ялту недели на две, — что если он к Вам зайдет, Вы не выразите большого удивления его вполне естественному желанию с Вами познакомиться и, может быть, уделите ему досужие минуты?»

…и не дождался. — Батюшков ответил: «Я телеграфировал Радлову по получении Вашего письма: оказывается, у него сын заболел и поселились они в Алупке; теперь он с семьей уже вернулся, не особенно восхищенный Крымом и весьма сожалея, что ему не удалось исполнить свое желание быть у Вас».

3728. М. П. ЧЕХОВОЙ

25 апреля 1902 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: ПССП, т. XIX, стр. 280.