Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Случались и героические поступки; рассказы о них волнуют сердце и вызывают слезы на глаза. Такова человеческая природа: прекрасное и уродливое зачастую тесно в ней переплетаются. Читая об исторических событиях, мы поражаемся великодушию и самопожертвованию, которые идут вслед за злодеяниями, и прекрасным цветам, укрывающим собою пятна крови. В мрачной свите, сопровождавшей чуму, случались и светлые дела.

Жители Беркшира и Бекингемшира давно знали, что чума проникла в Лондон, в Ливерпуль и Бристоль, в Манчестер и Йорк, - словом, во все крупные города Англии. Тем не менее они были поражены ее появлением среди них самих. Они не только ужаснулись, но и возмутились. Они захотели что-то сделать, чтобы отразить нашествие врага, и в этой деятельности видели надежду на спасение. Обитатели малых городов покидали свои дома и ставили себе палатки в открытом поле, подальше друг от друга, не страшась голода и ненастья, ибо воображали, что именно так сумеют спастись от заразы. Жители уединенных ферм, напротив, устрашились одиночества и, уповая на помощь врачей, потянулись в города.

Но близилась зима, а с нею и надежда. Чума, появившаяся в сельской Англии в августе, опустошала ее в течение всего сентября. В конце октября она быстро пошла на убыль, но на ее месте возник тиф, едва ли менее грозный. Осень стояла теплая и дождливая; слабые и увечные умирали - тем лучше было для них; но немало молодых, здоровых и процветающих также достались могиле.

Год выдался неурожайный; плохая мука и отсутствие иноземных вин усиливали эпидемию. А незадолго до Рождества половину Англии постигли наводне-Том И. Глава восьмая 339 ния. Возобновились и прошлогодние бури на море, но их мы ощутили не столь сильно, ибо от нашего флота осталось немного. Наводнения и штормы причинили больше вреда странам континентальной Европы, чем нам; там они нанесли последний удар. В Италии из-за убыли сельского населения некому было бороться с паводками; словно дикие звери, которые рвутся из логова, когда нет поблизости охотников и собак, реки Тибр, Арно и По221 обрушили свои воды на плодородные равнины. Были смыты целые деревни. Наводнение постигло Рим, Флоренцию и Пизу. Мраморные дворцы, еще недавно глядевшиеся в тихие воды, сотрясались под натиском тех же вздувшихся рек. В Германии и России бедствия были еще страшнее.

Наконец наступили морозы, и мы получили передышку. Мороз сковывает чуму; сковывает также и рассвирепевшие стихии; а весной земля сбросит снежные одежды и ничто более не будет ей грозить. Желанные признаки зимы появились лишь в феврале. Три дня шел снег, реки застыли подо льдом, и птицы покинули побелевшие от инея ветви деревьев. На четвертое утро все это исчезло. Юго-западный ветер принес дождь. Показалось солнце; насмехаясь над законами природы, оно и в это время года пылало с летней силой. Нас не порадовали ни фиалки, с первыми мартовскими ветрами распустившиеся вдоль всех тропинок, ни зацветшие фруктовые деревья, ни то, что на полях появились всходы, а на деревьях листва, разбуженная слишком ранним теплом. Мы страшились теплого воздуха - страшились безоблачного неба, земли, покрывшейся цветами, и зазеленевших лесов, ибо земля уже не казалась нам жилищем, а только могилой; в ароматах земли всем чудились запахи огромного кладбища.

Pisando la terra dura

de continuo el hombre esta

y cada passo que da

es sobre su sepultura*'222.

Несмотря ни на что, зима дала нам передохнуть, и мы старались использовать это. Быть может, чума не вернется и летом, а если вернется, то не застанет нас врасплох. Человеку свойственно приспосабливаться даже к страданиям и горю. Чума уже сделалась частью нашего существования и нашего будущего.

Против нее надо было принимать меры, как против паводков, наступления моря, подмытого берега или ненастья. Ценою долгих страданий и горького опыта будет найдена панацея. Пока же все, кто заражался, умирали; однако зара* Ты по земле ступаешь твердой, Но ты над собственной могилой Проходишь в мире каждый миг.

Кальдерой де ла Барка

[Пер. с исп. К. Бальмонта.)

340

Последний человек

жались не все. Нашей задачей сделалось поставить прочную преграду между заразой и здоровым человеком; ввести порядок, который обеспечивал бы благополучие уцелевших и сохранил надежду и, насколько возможно, счастье для тех, кому пришлось быть зрителями трагедии. Адриан ввел в столице свод правил - они не могли остановить эпидемию, но преграждали путь порокам и безумствам, которые усугубляли бы наши бедствия. Я стремился подражать ему, но люди "идут все вместе, если уж идут"*'223, и я не мог управлять жителями разбросанных селений, которые забывали мои наставления, едва дослушав их, и меняли свои мнения с каждой переменой ветра, а ветер мог меняться от любого случайного обстоятельства.

И я решил действовать иначе. Авторы, рисовавшие нам царство мира и счастья, обычно описывали земледельческий край, где каждое селение управлялось старейшинами и мудрецами. На этом я и основал свой план. В любой, даже самой малой, деревеньке обычно есть некто, кого уважают, у кого просят совета в трудных делах, чьим добрым мнением более всего дорожат. Это наблюдение я сделал и сам, на собственном опыте.

В селении Литтл-Марло224 всем правила старая женщина. Она уже несколько лет жила в богадельне. В погожие воскресные дни к ней сходились толпами, чтобы просить у нее совета и выслушивать ее наставления. Она была женою солдата и повидала свет; последствия лихорадки, схваченной в нездоровом климате, сделали ее калекой, прежде чем наступила старость, и она редко вставала с постели.

Чума появилась и в ее деревне; горе и ужас лишили жителей последних остатков разума; и тут старая Марта сказала: "Я побывала когда-то в городе, куда пришла чума". - "И она тебя миновала?" - "Нет, но я выздоровела".

После этого Марта еще прочнее, чем прежде, сидела на троне, воздвигнутом для нее общим уважением и любовью. Она входила в дом заболевших и своими руками облегчала их страдания; не выказывая страха, она внушала и другим частицу своего мужества. Приходя на рынок, она требовала там съестных припасов для тех, кто был слишком беден, чтобы их покупать. Она показывала, что благополучие каждого непременно включает благополучие всех. Она не позволяла оставлять в запустении сады и даже цветы на окнах, которые увядали без ухода. Надежда, говорила она, действует лучше лекарств, прописанных врачами; все, что может поддерживать в людях бодрость духа, ценнее микстур и порошков.

Именно все увиденное в Литтл-Марло и беседы с Мартой подсказали мне план действий. До этого я посещал богатые дома и поместья; их обитатели нередко проявляли щедрость и готовность оказывать своим арендаторам всю посильную помощь. Однако этого было мало. Недоставало сочувствия, рож* Вордсворт.