Герой Веков - Брендон Сандерсон

«Она всегда жаловалась, что не умеет мыслить, как подобает ученому, – подумал он, пряча улыбку. – Но это лишь потому, что ей не хватает образования. Она в два раза смышленее доброй половины „гениев“, которых я знал при дворе».

Нельзя бросать ее в одиночестве. Он должен ее найти. А потом… что ж, Эленд не знал, что они будут делать потом. Быть может, отыщут Сэйзеда? Как бы там ни было, в Фадрексе он сделал все, что смог. Император двинулся к ступенькам, намереваясь отыскать Хэма и Сетта. Однако Йомен схватил его за плечо.

Эленд повернулся.

– Я ошибся в вас, Венчер. Все, что я говорил про вас, было незаслуженным.

– Вы впустили меня в город, когда моих людей окружили наши собственные колоссы, – возразил Эленд. – Не важно, что́ вы про меня говорили. По моим меркам вы хороший человек.

– Но вы не правы по поводу Вседержителя. На все его воля.

В ответ Эленд просто улыбнулся.

– Меня не волнует, что вы в это не верите, – поднимая руку ко лбу, продолжал Йомен. – Я кое-что понял. Вседержителю нужны и верующие, и неверующие. Мы все – часть его плана. Держите. – С этими словами Йомен снял зернышко атиума со лба. – Последнее. Вам оно может пригодиться.

Эленд принял металлический шарик, покатал его в пальцах. Он никогда не жег атиум. На протяжении многих лет его семья надзирала за добычей этого металла, но к тому времени, когда сам Эленд стал рожденным туманом, он уже потратил все, что имел, или отдал Вин.

– Как вы это сделали, Йомен? Как вы заставили меня поверить в то, что вы алломант?

– Я и есть алломант, Венчер.

– Но не рожденный туманом, – уточнил Эленд.

– Нет. Я провидец – атиумный туманщик.

Эленд кивнул. Раньше он считал, что такое невозможно, однако теперь сложно было полагаться на какие-то предположения.

– Вседержитель знал о вашей силе?

Йомен улыбнулся:

– Некоторые секреты он стерег очень хорошо.

«Атиумные туманщики, – подумал Эленд. – Значит, есть и другие… золотые туманщики, электрумные туманщики…»

Поразмыслив еще немного, он понял, что некоторых – алюминиевых и дюралюминиевых – все же не существует, потому что эти металлы можно было использовать только в сочетании с другими.

– Атиум был слишком ценен, чтобы тратить его на выявление алломантов, – пояснил Йомен, отворачиваясь. – Моя сила никогда не казалась мне особенно полезной. Насколько часто случается, чтобы наличие атиума совпадало с желанием его тотчас же использовать? Берите и отправляйтесь на поиски своей супруги.

Эленд на миг замер, потом спрятал атиум и удалился, чтобы проинструктировать Хэма. Через несколько минут он уже несся прочь от города, отчаянно стараясь лететь на подковах так, как его учила Вин.

Гемалургический штырь, пронзивший человеческое тело, давал Разрушителю некоторую возможность влиять на самого человека. Однако очень многое зависело от силы духа последнего.

В большинстве случаев – с учетом размера штыря и продолжительности его применения – одного штыря хватало лишь для минимального воздействия Разрушителя на человека. Он мог появляться перед своей жертвой, слегка искажать ход ее мыслей, заставлять не замечать в себе некоторые странности – к примеру, настойчивое желание хранить и носить простую металлическую серьгу.

75

Сэйзед собрал свои заметки, аккуратно сложив тонкие листы металла. Хранитель понимал, что только так можно уберечь записи от Разрушителя, но необходимость пользоваться металлом вместо бумаги все равно раздражала. Тонкие пластинки легко царапались, их нельзя было сшить.

Старейшины кандра предоставили ему помещение, которое оказалось на удивление роскошным для пещеры. По всей видимости, кандра любили удобства не меньше людей – одеяла, подушки, тюфяки. Некоторые даже носили одежду, а у тех, кто от нее отказался, Истинные тела были лишены гениталий. Из-за этого у Сэйзеда возникало много вопросов. Раз кандра размножались посредством превращения из туманных призраков, то, соответственно, гениталии оказались излишни. Однако кандра осознавали себя в женском или мужском роде, причем пол каждого определялся совершенно точно. Как же им это удавалось? Случайный выбор? Или и в самом деле знали, кем бы стали, родись они людьми, а не туманными призраками?

Сэйзед очень жалел, что не оставалось времени на изучение их общества. Пока что все, чем он занимался в Обиталище, было так или иначе связано с Героем Веков и террисийской религией. Он написал целую стопку заметок. Записи на удивление походили на те, что лежали в матерчатой папке, и это расстраивало.

Террисийская религия, как и следовало ожидать, уделяла очень много внимания знаниям и наукам. Мироносцы – так раньше называли хранителей – были святыми мужчинами и женщинами, которые передавали знания, а также несли сведения о боге по имени Терр. Это слово на древнем террисийском языке означало «охранять». Ядро религии составляли истории о том, как Охранитель – или Терр – и Разрушитель соперничали друг с другом; а также различные пророчества о Герое Веков, который считался наследником Охранителя.

Кроме пророчеств, мироносцы учили свой народ умеренности, вере и пониманию. Провозглашали, что лучше строить, чем ломать, – в этом заключался главный принцип их учения. И конечно, описания ритуалов, обрядов, инициаций, правил поведения… Все это выглядело достойно, но едва ли необычно. Даже особое внимание по отношению к наукам встречалось в нескольких десятках других религий, которые Сэйзед уже изучил.

Это почему-то расстраивало. Просто еще одна религия.

А чего же он ждал? Какой-то невероятной доктрины, которая раз и навсегда докажет, что бог существует? Сэйзед чувствовал себя дураком. Более того, чувствовал себя обманутым. Ради чего он пересек империю, ликуя и предвкушая открытие? Просто еще немного слов. Красивых слов, подобных тем, что хранились в его папке, но едва ли убедительных. Неужели он должен был в них поверить просто потому, что этой вере следовал его народ? Почему люди вообще следовали той или иной религии?

Ничто не говорило о том, что Тиндвил была жива. Раздосадованный, Сэйзед окунулся в метапамять, в содержавшиеся там записи хранителей – дневники, письма и другие источники, из которых ученые по крупицам собирали сведения о былых верованиях. Просматривал их, размышлял, перечитывал.

Что же заставляло с такой готовностью обращаться в ту или иную веру? Может быть, причина заключалась в обществе: верили просто потому, что так было принято? Сэйзед читал и пытался убедить себя, что эти люди просто не отличались большим умом и никогда по-настоящему не задавались вопросами веры. Разумеется, они бы заметили нестыковки и противоречия, если бы хоть раз попытались все осмыслить.

Сэйзед сидел с закрытыми глазами; в памяти его, словно сокровища, громоздились дневники, письма… Нет, эти люди вовсе не были глупцами, и постепенно Сэйзед начал осознавать нечто. Нечто о мире, о чувствах, о тех, кто верил.

Раньше он обращал внимание лишь на сами религиозные доктрины – сейчас же вдруг переключился на тех, кто им следовал, опираясь на то, что было о них известно. Раз за разом перечитывая написанные ими слова, он вдруг обнаружил, что верования нельзя отделять от верующих. Сами по себе религии интереса не представляли. Но когда Сэйзед обратился к людям и по-настоящему стал изучать их, ему открылись закономерности.

Почему они верили? Потому что видели чудеса. Обычные совпадения верующие считали знаками. Любимый человек излечился от болезни, состоялась удачная сделка, приключилась встреча с давно потерянным другом. Вовсе не великие доктрины или радикальные воззрения превращали людей в верующих. Все дело было в магии окружающего мира.

«Что там говорил Призрак? Что вера основана на доверии. Доверии тому, кто следит за нами. Тому, кто в конечном счете все исправит, даже если пока что дела идут из рук вон плохо».

Похоже, чтобы поверить, нужно было захотеть. В этом и заключалась главная проблема Сэйзеда. Он хотел, чтобы кто-то или что-то заставило его поверить. Он хотел доказательств.

Но верующие, чьи слова заполняли сейчас его память, сказали бы, что он уже получил доказательства. Разве он не дождался ответа в момент отчаяния? Когда он уже почти сдался, заговорил Тен-Сун. Сэйзед умолял о знаке, и ему был дан знак.

Совпадение? Или провидение?

В конце концов решать, видимо, должен был он сам. Сэйзед медленно вернул письма и дневники в метапамять, опустошив собственную, но сохранив чувства, которые они в нем пробудили. Кем же он станет? Верующим или скептиком? Пока что ни то ни другое не казалось очевидной глупостью.

«Я хочу поверить, – подумал террисиец. – Я потому и потратил столько времени на поиски. Я не могу быть и тем и другим сразу. Мне надо определиться».

Как же поступить? Несколько минут он сидел, погрузившись в раздумья и воспоминания.