Плач - Кристофер Сэнсом

– Это трудно сделать.

– Мои отец и мать – упорные люди. Они… они не смогли подчинить меня своей воле и поэтому сделали то, что могут. – На его лице появилась печальная полуулыбка. – Последней соломинкой был поединок. Я вам про это не говорил. – Он повернулся и посмотрел мне в глаза; на его лице смешались свирепость и отчаяние.

– Какой поединок? – удивился я.

Парень издал хриплый смешок:

– Когда мой отец пытался женить меня на этой бедной девушке, хотя ни она, ни я этого не хотели, я совершил ошибку, доверившись жившему рядом другу. Или я думал, что он друг и определенно джентльмен, – Овертон произнес это слово, столь много значившее для него, с неожиданной горечью, – но он был транжирой, и его родители посадили его на скудный паек. И он сказал, что если я не дам ему два соверена, он расскажет моему отцу правду.

– И что ты сделал?

Николас ответил с какой-то унылой гордостью:

– Вызвал негодяя на дуэль, конечно. Мы бились на мечах, и я ранил его в руку. – Он снова сжал письмо. – Лучше б я отрубил ему пол-уха, как у этого мерзавца Стайса! Его родители увидели, что он ранен, и пришли жаловаться моим. Когда они набросились на меня, я сказал, что мы подрались и что я не женюсь. – Овертон глубоко вздохнул и провел рукой по лицу. – И тогда они решили послать меня изучать право и пригрозили лишить наследства. Я не думал, что дело дойдет до этого, но они таки лишили.

– Что говорится в письме? Можно мне посмотреть?

– Нет, – тихо ответил молодой человек. – Но я сохраню его как напоминание, какими могут быть родители. Мой отец назвал меня безответственным и неуправляемым. Дуэль и мой отказ принять их выбор жены, как выразился отец, подорвали их позиции среди соседей. Ни он, ни мать не хотят больше меня видеть. Он послал мне со специальным курьером это письмо и пять фунтов. Говорит, что будет посылать такую же сумму каждый год. – Николас снова замолк, а потом заговорил более решительно: – Думаю, это жестоко и неправильно. – Его лицо стало свирепым. – Кто, по-вашему, сэр, оказался больше всех не прав?

– Они, – без колебания ответил я. – Когда ты впервые рассказал мне про девушку, я тоже подумал, что они, возможно, справятся со своим гневом. Но, похоже, нет.

Я понимал, что Овертону хочется кричать и бушевать, но молодой человек совладал с собой. Он сделал несколько вдохов, и я с облегчением увидел, как к его лицу возвращается цвет.

– Тут вряд ли хватит, чтобы платить вам за обучение, сэр, – уныло сказал он. – Пожалуй, я должен уйти.

– Нет, – ответил я. – Ты уже научился почти достаточно, чтобы зарабатывать на свое содержание.

Юноша посмотрел на меня, и я увидел, что он понял, что это неправда, что он еще учится, и, по крайней мере, какое-то время я буду тратить столько же времени, чтобы обучать и поправлять его, сколько получу пользы от его работы.

– Или, по крайней мере, скоро научишься, если продолжишь трудиться, как трудился в эти последние непростые недели, – улыбнулся я. – Кроме того, ты помог мне в более важных вещах.

– Я не хочу быть обузой! – злобно выкрикнул Овертон. – Отныне я буду все делать сам.

Я грустно улыбнулся:

– Библия учит нас, Николас, что падению предшествует гордость, а погибели – надменность. Не уходи от меня – от нас – из гордости, не делай этой ошибки.

Парень посмотрел на измятое письмо у себя в руке. У меня возникло тяжелое чувство, что если он пойдет на поводу у своей гордости и злобы, то плохо кончит, потому что в его натуре был элемент саморазрушения. Несколько секунд мы молчали, а потом раздался стук, и дверь открылась. Вошел Барак, но не с шумом, а тихо. Он тоже держал что-то в руке и, подойдя к столу, выложил аккуратную стопочку полусовереновых монет. Николас взглянул на него.

– Что, выполнили угрозу? – грубо спросил Джек. – Твои родители?

– Да, – буркнул молодой человек с мрачным видом.

– Я боялся, что они и в самом деле могут. Они умеют делать гадости, родители-то…

Овертон не ответил, а Барак продолжил:

– Я-то это прекрасно знаю. Но также знаю и кое-что еще. Деньги – это деньги, откуда бы ни взялись. Здесь столько, сколько пятеро бедняков заработают за год. Возьми их, трать их и покажи кукиш своим родителям.

Николас встретил его взгляд, а затем медленно кивнул и протянул руку к деньгам.

– Ты остаешься? – спросил я его.

– Пока подумаю, сэр.

Барак хлопнул его по плечу:

– Молодец! Пошли работать.

Он ухмыльнулся, как усталый многоопытный человек, и через мгновение Ник ответил ему такой же ухмылкой.

В субботу я получил первое хорошее известие за последнее время, хотя и оно было не без примеси плохого. Я сидел в гостиной, обдумывая, не пригласить ли Гая на ужин на следующей неделе: меня вдохновили маленькие шажки к примирению, сделанные нами в больнице, но все же беспокоил его возможный отказ. Раздался стук в дверь, и вошла Агнесса Броккет, еле сдерживая возбуждение. Я предположил, что у нее хорошие новости о сыне, но она сказала:

– Сэр, пришел любезный Браун и спрашивает, нельзя ли поговорить с вами.

Я положил перо.

– Вы знаете, о чем?

Женщина подошла поближе и сцепила руки.

– Сэр, возможно, я не должна говорить, но я считаю, что важные вещи не должны оказываться для людей сюрпризом. Так вот, по секрету: он хочет попросить вашего одобрения на женитьбу с Джозефиной.

Я уставился на миссис Броккет. Браун мне нравился, и я был рад, что моя молодая служанка нашла себе ухажера – это сделало ее счастливее и увереннее. Но такого я не ожидал.

– Это неожиданно, – сказал я. – Джозефина не…

Агнесса смущенно покраснела.

– Нет-нет, сэр, ничего подобного.

– Но ведь они встречаются совсем недолго, верно?

– Четыре месяца, сэр.

– Так давно? Я забыл.

– У них нет планов жениться поскорее, – сказала Агнесса с намеком на неодобрение. – Но я думаю, они действительно любят друг друга и хотят обручиться.

Я улыбнулся:

– Тогда приведите мастера Брауна.

Молодой человек нервничал, но заверил меня, что намеревается обручиться на шесть месяцев. Он сказал, что его хозяин будет рад принять Джозефину в дом, так как сейчас у него нет служанки, но потом добавил:

– В конце года он собирается закончить работу, сэр, и переехать с семьей в свое поместье в Норвиче. И хотел бы, чтобы мы уехали с ним.

– Понятно…

Значит, после Рождества я, вероятно, больше не увижу свою подопечную. Я буду скучать по ней… Глубоко вздохнув, я сказал:

– Вы всегда казались мне, Браун, здравомыслящим молодым человеком. И я знаю, что Джозефина любит вас.

– Как и я ее, – заверил меня юноша.

Я серьезно посмотрел на него:

– Вам известна ее история?