Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Благодаря этому делу молодому солиситору предложили избраться в палату общин от графства Карнарвон. Избрали его («мальчишку-парламентария») незначительным большинством, и в парламент он вошел не как либерал, а как валлийский националист и нонконформист. Мир узнал о его потенциале, когда во вступительной речи он упомянул «гордо реющее знамя с красным драконом». Вестминстер оценил Ллойд Джорджа и понял: это что-то новое.

Люди вроде меня, моложе сорока и из семей консерваторов, помнят Ллойд Джорджа как своего рода тролля от политики. Наши отцы называли его не иначе как «этот проклятый маленький валлиец». Возможно, мы припомним, как в детстве слышали о собраниях старой гвардии, на которых с яростью говорили о налогах на наследство, налогах на землю и еще каких-то налогах. Мы не понимали, в чем дело, но за всем этим стоял маленький валлиец — почти «нигилист», так его называли, — который в разговорах с герцогами использовал язык, не употребительный среди джентльменов. Наше поколение должно знать его лучше. В военные годы его голос звучал, точно сильный ветер, боевой голос старого Уэльса. Мы были слишком молоды, чтобы беспокоиться о «биллингсгейте»[68]. Мы знали: в Великобритании есть человек, который отстоит наши интересы во Франции.

Я возвращался из Лланистамдуи, когда увидел идущего по тропе мужчину в костюме коричневого твида: твидовая шляпа на серебристых волосах, проницательные голубые глаза в сетке морщинок. Это был Ллойд Джордж. Я представился и сказал, что побывал в Лланистамдуи. Мы заговорили об Уэльсе. В мистере Ллойд Джордже есть что-то патриаршее. Он действительно похож на отца нации.

В то же время в нем осталось что-то от мальчишки, что-то нежное, насмешливое и милое. Трудно представить его безжалостным политическим бойцом. Думаю, валлийские воины древности представляли собой странную смесь барда и воителя, мистика и материалиста.

Мы поговорили о валлийском пейзаже, истории Уэльса, о возрождении валлийского нонконформизма и о валлийском языке.

— Трудно выразить себя по-валлийски, ведь я слишком долго прожил в Англии, — сказал он. — Свои речи я произношу на валлийском языке, потому что люди, спускающиеся с гор ради того, чтобы меня послушать, обидятся, если я стану говорить по-английски. Когда говорю по-валлийски, то и думаю по-валлийски. Это великолепный язык. По-английски то же самое я сказал бы совсем иначе.

Он взглянул на меня живыми голубыми глазами.

— Что вас больше всего удивляет в Уэльсе? — спросил он.

— Мне интересно наблюдать за различиями между валлийцами и визитерами из Англии. Вчера я был в пабе. Как только англичанин вышел из комнаты, валлийцы заговорили на своем языке и сделались совершенно другими людьми.

— Да, — согласился Ллойд Джордж, — они стали лучше.

Он засмеялся, когда я рассказал о том, как слушал хор, а учитель представил меня детям великим музыкантом.

— Вы правы, — сказал он. — В этом склонность валлийцев к драме. К тому же, представив вас музыкантом, он тем самым вдохновил класс. Да, мы артистичный народ.

Он рассказал мне о великом священнике Джоне Элиасе. Накануне службы в деревенской часовне Элиас нашел служителя и приказал ему зажечь свечи. Затем поднялся на кафедру и велел погасить часть свечей. Осталось гореть всего несколько. Эти свечи и зажгли на следующий день к моменту службы. Своей проповедью Элиас довел людей до восторга, а когда заговорил о персте Божьем, выставил руку и указал на публику. Люди с ужасом увидели в слабом свете на стене часовни огромную тень пальца.

— Должно быть, это и в самом деле было страшно, — заметил Ллойд Джордж.

Я смотрел ему вслед, и мне казалось, что он — прямой потомок древних валлийцев. Кто-то однажды назвал его «деревенским эльфом». Глендовера тоже сравнивали с эльфом.

Пошел слабый дождь, скалы заблестели от воды. Тишину нарушало лишь жалобное блеяние овец и шум горных ручьев. Это — перевал Лланберис.

Каменные стены, изгибаясь, повторяют очертания дороги. Овцы жмутся к ним, пытаясь спрятаться от дождя. На горных вершинах лежат большие камни. Кажется, что их оставили гиганты после сражения. Я не переставал дивиться причудливым формам гор.

Я хотел бы посмотреть перевал Лланберис в разгар лета, когда через него едут повозки и автомобили. А в сырой весенний день он олицетворяет собой все одиночество, всю печаль, всю меланхолию кельтской страны. Такое возможно в Ирландии. Такое возможно в Шотландии, а вот в Англии — никогда.

Воспоминания, которые живут в черной Валгалле валлийских гор, — странные воспоминания для английского ума. Воспоминания о королях, бывших наполовину поэтами, и о поэтах, бывших наполовину королями; о странных происшествиях, случившихся в темноте и в сумерках; о мечах, о битвах и поражениях во времена столь отдаленные, что закончились они прежде, чем началась наша история.

Лучше всего смотреть на эти печальные места во время дождя, когда ветер оплакивает потерю, случившуюся в начале мира.

Вверху на перевале стоят неподалеку один от другого два постоялых двора. Выглядят они приветливо, как все заведения, что обещают в горах тепло и еду. Это интересные постоялые дворы. Их шотландские собратья удивляют невероятного размера форелью и лососем, которые выставлены в вестибюле вместе с именем человека, их поймавшего в 1889 году. Но на постоялых дворах у подножия Сноудона хранят другие реликвии. Полки забиты подкованными ботинками, ледорубами, веревками.

Здесь слышна тяжелая поступь альпинистов, по вечерам мужчины говорят только об ущельях, кратерах, глетчерах и о других вещах, которые не значат ничего для тех, кто не поднимается в горы. На перевале Лланберис всегда лежит тень Сноудона.

Поднявшись на перевал, видишь с правой стороны большую долину и коричневые горы, упирающиеся в небо. Словно выходишь из темноты на свет. К склонам отважно прилепились маленькие фермы. Валлийский фермер в Сноудонии трудится вместе с сыновьями, обрабатывает землю, которая разбила бы сердца большинству английских фермеров.

Стремление выжить и добиться цели типично как для всех горных районов Уэльса, так и для запада Ирландии.

Разрушенные деревушки в горах Шотландии также доказывают, что когда-то и там жили мужественные люди, но потом они либо перебрались в иные места, либо вообще покинули острова.

На вывеске написано «Беттис-и-Коэд».

Я не могу проехать мимо! Этот водопад в течение столетий притягивал к себе желающих на него полюбоваться. Я поехал туда с ощущением, что надо мной сейчас посмеивается Рескин.