И грех, и смех - Левсет Насурович Дарчев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
такое, что я обалдел. Он придумал такое же правило,
как умножать цифры, оканчивающиеся на «шесть».
– Не может быть! – воскликнул физик, – где-то,
наверное, вычитал.
– Да, нет. Такого правила нет, – уверенно ответил Курбан. – Я с удовольствием констатирую, что
это его правило. Правило моего ученика.
Прошло несколько лет с того времени и Гаджи
стоял перед мамой с аттестатом об окончании десяти классов в руках. Он был счастлив как никогда – все пятерки за исключением русского языка. С
будущей специальностью он уже определился – в
Одесский технологический институт на инженера.
– Агам поступает в медицинский институт в
Махачкале, – заявила мама, прощупывая намерения сына и зная, что он собирается в далекие неизвестные края.
– Я знаю, мама, – коротко прокомментировал
Гаджи.
Мама запнулась.
– А Назим поступает в сельхозинститут.
– Я это тоже знаю, мама, – ответил Гаджи, глядя
на маму со смешинкой на губах.
– А ты почему не хочешь? – ее черты лица изменились.
– Мама, ты не понимаешь: в мединституте готовят медиков. А я не хочу иметь дело с больными
людьми всю свою жизнь. А в сельхозинституте готовят агрономов, таких как Ильяс-халу. Ты не заметила, что он всю жизнь ходит в сапогах и в одних
и тех же брюках. Знаешь, почему? Там много не
заработаешь.
58
– А ты что хочешь?
– Я хочу стать инженером, – Гаджи гордо вскинул голову. – Там физика, движение, изобретения,
машины…
– Космические корабли, – с сарказмом перебила
мама.
– Ну, да, – согласно кивнул Гаджи, – даже
корабли.
– И какова конечная цель?
Гаджи мечтательно посмотрел по сторонам.
– Конечная цель – это инженер, это война с
керосиновой лампой. Мама, ты же знаешь про
мои детские обязанности и сколько литров керосина я залил в нашу историческую лампу. Короче, я хочу провести в горы свет и заработать кучу
денег.
– И сколько же?
– Много.
Мама коротко иронично засмеялась.
– Я уже это слышала от одного человека. С тех
пор прошло, – она задумалась, – сколько тебе лет?
Да, восемнадцать. С тех пор прошло двадцать лет,
а он все еще их зарабатывает.
– Папа не смог, а я смогу. Вот увидишь. Я стану
первым парнем на селе.
Одесса
На набережной города дул легкий бриз, лаская
зеленые сосульки старой, видавшей виды ивы.
Толпы людей прогуливались по мощенной плиткой мостовой, вдыхая чистый воздух и ароматы
цветочных плантаций. Здесь чувствовалось ощущение вечного праздника и продолжения юмора,
выкатывающегося за стены драматического театра,
где всегда царствовали смех и радость.
59
Старый художник с карандашом за ухом обратил внимание на молодого человека, который
час назад сел на скамейку под ивой и продолжал
неподвижно сидеть, бесцельно глядя на морскую
гладь. Художнику показалось, что он его где-то
видел, но никак не мог сосредоточиться, чтобы
вспомнить этот образ молодого юноши в легком
пиджаке с зеленоватыми глазами и густой шевелюрой черных волос.
– Света, – обратился он к соседке, – смотри: вот
тот молодой человек уже час сидит там неподвижно.
– Пускай сидит! – машинально проговорила
Света, затем бросила взгляд на незнакомца. – Ну
и что?
– Мне кажется, что я его где-то видел или рисовал: прямой нос, ровные брови, подбородок…
– Да это же тот парнишка с Кавказа, который
на прошлой неделе здесь выиграл свадебный приз –
торт, станцевав лезгинку. Он же и нас угостил.
– Ну, да, конечно, – вспомнил он, ткнув пальцем
себе в лоб. – Какой он был веселый тогда, жизнерадостный. Всех заряжал своей энергией. А сегодня у
него что-то случилось. Точно. Пойду-ка спрошу. – И
он стал приближаться к скамейке.
– Здравствуйте, молодой человек.
Гаджи, сраженный неожиданностью, выпрямился и подвинулся на скамейке, уступая место
пожилому человеку.
– Здравствуйте.
Художник склонился перед лицом Гаджи.
– Я с трудом узнал вас, весельчак. У вас неприятности?
Гаджи улыбнулся, приходя в чувство.
– Да, – произнес он с горечью. – Случилось: я не
смог поступить в институт, физика – пять, математика – пять, а русский – два. Вот такие дела.
60
– Ну, уж это не трагедия, молодой человек. Знаешь, сколько абитуриентов проваливаются на экзаменах по всей стране? Много. Но зато через год
поступают, так что не унывай.
– Я понимаю. Но не у всех дед такой, как у
меня. Он не пустит меня не только домой, но и в
село. Моя мама заняла денег у него с условием, что
вернет мешок денег, если не поступлю. Это, конечно, шутка. Но… – Гаджи запнулся.
– Да, дед у тебя строгий, – поддержал художник с иронией. – У него, может быть, свой метод
воспитания.
– Наверное, – согласно кивнул Гаджи. – Есть
лезгинская поговорка: «Мужчина должен в своей
жизни сделать три вещи: посадить дерево, жениться и построить дом». Мой дед все время твердит,
что я не построю дом. Теперь я боюсь, что он окажется прав.
Художник рассмеялся. Засмеялся и Гаджи.
– А ты откуда, сынок?
«Сынок» прозвучало очень по-родному. Гаджи
заметил, что в этом городе добродушие ощущается
в самом воздухе, как традиция – где бы ты ни находился: на вокзале, в парке, по старинным улицам.
Подчеркнутая любезность, откровенная дружелюбность и чувство юмора – это то, что присуще
городу, который он полюбил.
– Я из Дагестана.
Художник мгновенно преобразился.
– У меня там есть сослуживец, – с воодушевлением сказал он. – Его зовут Магомед. Он живет в
Хунзахе. Вам бы увидеть, как он танцевал лезгинку в день Победы в поверженном Берлине. Стрелок был исключительный. Кстати, я его нарисовал
в папахе и черкеске, как он того хотел. Заберешь?
– Я из Кураха, – сказал Гаджи.
61
– А Хунзах далеко от Кураха?
– Да.
– Все равно, если увидишь его, передай привет
от дяди Толика. Если нет, то подаришь деду.
– Мой дед тоже воевал, – гордо сообщил Гаджи. –
Сделаю как скажете, дядя Толик.
– Да, ничего не поделаешь, – грустно вставил
художник, – все мое поколение – это дети войны. В
