Открытки от незнакомца - Имоджен Кларк

это общеизвестный факт. Непреложная истина, которую я узнала в двухлетнем возрасте. Но вдруг это неправда? Мог ли отец солгать о таком? Получается какая-то бессмыслица. Я барахтаюсь в бездне своего воображения, отчаянно ища, за что зацепиться.

Раза три-четыре я хватаю телефон и набираю номер Майкла, но всякий раз спохватываюсь и жму отбой, не дожидаясь гудка. Что бы я ему сказала? Родители внезапно подбросили мне загадку, но своего брата я хорошо знаю. Нужно собрать больше информации, прежде чем заводить с ним этот разговор, иначе он с ходу отвергнет саму эту мысль.

В густой тьме моего замешательства вдруг брезжит просвет – здравая мысль. Если моя мать мертва, то где-то должна остаться соответствующая запись. Люди не умирают просто так, за ними тянется бюрократический след. Я знаю имя матери, знаю примерную дату ее смерти и место, где она жила, – Лондон. Должно существовать свидетельство о смерти. Моя задача – найти его в интернете. С этой мыслью я вхожу в мастерскую и плотно закрываю дверь. Пальцы уже нашаривают медный ключ в замочной скважине, но я отдергиваю руку. Хватит с меня запертых дверей! Если кто-то войдет, просто закрою страницу поиска. Никто не должен знать, что я что-то замышляю.

У меня так дрожат руки, что я с трудом открываю ноутбук, еще труднее ввести пароль. В поисковой строке я пишу: «Как найти свидетельство о смерти». Первые две страницы заполнены рекламой сайтов, помогающих строить генеалогическое древо, дальше идет страница официальных органов. Не тратя времени на раздумья, я кликаю по «актам гражданского состояния» и почти сразу натыкаюсь на заявку на свидетельство о смерти. Моя рука, держащая мышь, так трясется, что я, наверное, сделала что-то не то, потому что на экране появляется предложение внести платеж. С какой стати? Если моя мать жива, то какое может быть свидетельство о ее смерти, какая плата? Надо действовать по-другому. Я возвращаюсь к сайтам родословных. Моя мать умерла всего тридцать лет назад, но все равно она – часть моей родословной. Я наугад останавливаюсь на одном из сайтов. Он сразу предлагает бесплатный поиск. Надо всего лишь ввести фамилию и дату, плюс-минус десять лет.

– Кара! Кара!

Голос отца сбивает меня с мысли, я вскакиваю, как если бы он вырос у меня за спиной. Меня терзает чувство вины, совсем как в детстве, когда я делала что-то недозволенное.

– Кара!

Я слышу, как он приближается, тяжелые нетвердые шаги звучат все громче. Я сворачиваю вкладку с сайтом.

– Я здесь, папа. У себя в мас… В твоем кабинете.

Дверь открывается, я вижу отца. Его шея обмотана свитером, как шарфом, по бокам бесполезно болтаются рукава.

– Я никак не… – начинает он, но, побежденный трудным предложением и свитером, падает в кресло, едва не порвав при этом мою новую бумажную выкройку. Я вскакиваю и успеваю вовремя выхватить ее из-под него.

– О, папа… Тут у тебя не все перепуталось, дай помогу. – Я начинаю поправлять свитер, отец извивается, как непослушный ребенок. Я просовываю его руку в рукав – делала так уже раз десять – и вдруг ловлю себя на новом чувстве. Меня гложет червь сомнения. Неужели отец столько лет лгал мне о чем-то настолько важном? Мое сострадание к его беспомощности испорчено каким-то новым чувством, которое я пока не могу определить.

– Где миссис Пи? – спрашиваю я, стараясь избавиться от этого нового ощущения, которое не узнаю и не принимаю.

– Кто? – спрашивает он.

– Ты же знаешь, миссис Пи, сиделка. – Я помогаю ему встать и натягиваю на него свитер.

– Сиделки нет, – отвечает он, слегка покачивая головой.

– Перестань, папа. – Я за руку вывожу его из комнаты. – Пойдем попьем чаю.

Я аккуратно затворяю за собой дверь. С поиском придется повременить.

Мне уже не хватает с отцом терпения – раньше такого не бывало. Все, что он делает, действует мне на нервы, по малейшему поводу я немилосердно бранюсь себе под нос. Решив, что на меня успокаивающе подействует свежий воздух, я выхожу попинать опавшие листья. Наш сад окружен большими деревьями, летом дарующими нам тень и уединение, а осенью осыпающими нас листьями, которые норовят заткнуть стоки. Раньше отец убирал опавшую листву, как только она ложилась на землю. Зная, что тот, прежний, настоящий мой отец не позволял листве залеживаться и гнить, я берусь за дело. Работаю по системе: сгребаю листья с одного квадрата лужайки в высокую кучу, потом принимаюсь за следующий квадрат. Скоро всюду вырастают холмики из бурых листьев, похожие на огромные кротовьи норы на зеленой траве. Я иду в сарай за пакетом, возвращаюсь – и что вижу? Мои замечательные холмики разрушены, листва разбросана по всей лужайке, как будто я ее не собирала. В центре лужайки стоит мой отец, ужасно довольный собой. Опираясь на миссис Пи, чтобы не завалиться, он пинает листья ногой, отводя ее далеко назад, чтобы пинки получались сильнее. Фигура у него старческая, зато на лице улыбка до ушей, он разбрасывает листья с прямо-таки детским наслаждением.

Это приводит меня в бешенство. Я могла бы посвятить этот день миллиону гораздо более приятных и полезных вещей, а не тратить время на дело, результат которого не проживет и пары минут.

– Боже правый! – кричу я, подбегая к ним. – Папа, прекрати!

Отец оборачивается на мой голос, но не похоже, что он меня понял. Он продолжает усердно пинать ногой листья, хотя эта куча уже разрушена до основания. Миссис Пи, крепко держащая отца за локоть, чтобы он не упал, ловит мой взгляд и качает головой. Она беззвучно советует мне остыть, позволить отцу продолжить безвредную забаву, признать ее полезность. Я смотрю на листья, на тонущего в них отца, на улыбку на его постоянно смущенном лице. Знаю, это мгновение надо ценить, лучше его мысленно сфотографировать, потому что следующей его улыбки мне придется ждать очень долго, и это, конечно, куда важнее нескольких минут напрасной работы. Но вижу я только человека, вравшего мне всю мою жизнь, прятавшего в темноте то, что обязан был вынести на свет.

Я роняю мешок. Я бы предпочла отлупить мешком эту парочку, но он пуст и ничего не весит, поэтому может только упасть к моим ногам.

– Извольте собрать все это вдвоем, – говорю я, сознавая смехотворность своего требования, но ничуть этого не смущаясь. Отвернувшись от них, я шагаю обратно в дом. Они меня не окликают. Я слышу шуршание листы: они переходят к следующей куче. Я похожа на капризного ребенка, меня тянет присоединиться к их забаве, но упрямство пересиливает,