Открытки от незнакомца - Имоджен Кларк

У Джо и это вызывает смех, хотя уже не такой уверенный. Глядя на Энни, он вопросительно приподнимает одну бровь. Она пожимает плечами. Что тут скажешь? Добро пожаловать в семейку Кемп.

– Сейчас принесу. Они там греются. Я мигом!

Снова мать, пытаясь сохранить самообладание, переходит едва ли не на визг. Она исчезает и через несколько секунд возвращается со стопкой тарелок, увенчанной соусником. Энни затаив дыхание ждет катастрофы, но у матери получается аккуратно поставить все принесенное на стол. Она проводит над едой руками, проверяя, все ли разогрелось, и это похоже на благословение.

– Ну, Джозеф, – обращается она наконец к гостю, – что вам положить?

– Если можно, всего понемножку, благодарю вас, миссис Кемп. – Джо уверенно ей подмигивает.

Мать краснеет, как девчонка. Урсула закатывает глаза, но у Энни эта ситуация вызывает гордость. Красавчик – ее с потрохами! К Джо движется его нагруженная едой тарелка.

– Соус? – предлагает ему Энни.

Джо кивает и опять подмигивает, теперь ей. Это заговорщическое подмигивание – свидетельство того, что он все понимает и что вместе они преодолеют трудности.

– Что ты, черт возьми, сделала с этим мясом? – неожиданно взрывается отец. Атмосфера резко сгущается. Энни прикусывает губу. – Чем ты его нарезала, женщина? Пилкой для ногтей? Или чайной ложечкой? Испортила отменный шмат говядины, сонная корова! Такое мясо нынче недешево, знаешь ли, Джозеф. Это не какая-нибудь корейка или пашина, а настоящий щуп! Лучше бы была пашина, ее не так жалко. – Он отодвигается от стола, чтобы встать.

Мать уходит в себя, ее проклюнувшаяся было уверенность испаряется без следа.

– Извини, – лепечет она, – я сделала что смогла. Тебя не было, пришлось резать самой, иначе было бы испорчено все остальное.

– Понятно, – отвечает отец, медленно кивая. – Оказывается, это моя вина. Моя жена не умеет обращаться с разделочным ножом, а виноват почему-то я. Теперь ты видишь, Джозеф, каково мне приходится?

– Сам бы нарезал, если бы вернулся из паба, когда мама просила. А так справляться пришлось нам, – спокойно говорит Урсула.

Энни каменеет и упирается взглядом в свою сервировочную салфетку, ее вдруг завораживает изображенная на ней сцена охоты. Мать со свистом втягивает воздух. Все ждут неизбежной развязки, но молчание нарушает Джо.

– На вид очень вкусно, миссис Кемп, – говорит он. – Не поверите, даже слюнки текут!

Отец плюхается на свой стул, что-то бормочет, но больше не жалуется. Мать быстро наполняет тарелку и передает ему, он берет ее, не поблагодарив. Потом наступает очередь Урсулы, после нее – Энни, наконец, самой Пэм. Теперь все увлечены едой, Джо вместо разговора издает довольные звуки.

Опустошив свою тарелку, отец отодвигает ее и откидывается на спинку стула.

– Итак, Джозеф, чем ты зарабатываешь на хлеб насущный?

– Я букмекер, мистер Кемп, – отвечает Джо.

Энни видит, что отцу нравится этот ответ.

– Достойная профессия, – говорит он. – Букмекеру нужны мозги. Это, знаете ли, девочки, сплошная математика. Прикидываешь расклады, соображаешь, каковы вероятности. Занятие для смекалистых. Тебе такое не по плечу, Энни. Наша Энни – сама заурядность, – добавляет он нарочито сценическим шепотом.

– Ну не знаю, – храбро осмеливается возразить мать. – Энни хорошо сдала экзамены по программе средней школы, у нее девять из десяти, представляете, Джозеф?

– Толку-то! Продает теперь перчатки женщинам, у которых больше денег, чем здравомыслия! Я бы не назвал это блестящей карьерой. У Урсулы дела не лучше.

– Я учусь в колледже искусств, папа, – напоминает отцу Урсула.

– Вопреки моим советам. Спрашивается, куда это тебя приведет? О крыше над головой можно не мечтать, поверь мне на слово.

– Тебе следует гордиться дочерями, Малькольм, – вставляет мать. – Они обе – умницы.

Отец готов возразить, но Джо не дает.

– Я горжусь Энни, – говорит он. – Она создана для меня. – Он улыбается Энни, в его светлых глазах пляшут искорки, хоть взгляд и слегка расфокусирован. – Восхитительный обед, миссис Кемп!

У Энни трепещет сердечко. Она видит, что ее мать тоже сияет. Даже отец выглядит менее сердитым. Одна Урсула продолжает дуться.

– Прошу, зовите меня Пэм, – говорит Джозефу мать Энни, выпрямляя спину. – Еще рюмочку, прежде чем я подам десерт?

10

Кара, 2017

После того как я нашла открытки, у меня в голове все смешалось, и я стараюсь отделить то, что мне достоверно известно, от всего остального. Вопросы скачут, как белки по дубу, а ответов нет. Я прячусь у себя в мастерской, но от этого ни капельки не легче. Я шью и распускаю, шью и распускаю один и тот же рукав, не соображая, что делаю. Вешаю платье на манекен, сажусь и таращусь на спящий сад в надежде, что за окном прячутся те самые ответы.

Отец и миссис Пи на кухне. Мне слышно, как открываются и закрываются ящики, отец опять распевает гимны. Он никогда не был истовым прихожанином – по крайней мере, я ни за чем таким его не замечала. Откуда проникли к нему в память все эти гимны, вытеснив почти все остальное, – еще одна загадка, которую никогда, наверное, не удастся решить. Сейчас это тревожит меня как никогда раньше. До сегодняшнего утра я воображала, что буквально все знаю о человеке, с которым более тридцати лет делю кров. Теперь моя уверенность пошатнулась.

Я, конечно, собиралась расспросить отца об открытках, эта мысль крутится в моей голове, но я ее отвергаю. Он помнит гимны и в то же время не узнает меня, свою дочь. Об этом свидетельствуют недоуменные взгляды, которые он на меня бросает, когда я к нему обращаюсь. Сначала я думала, что он просто силится выудить из темного омута своей памяти мое имя, но потом поняла, что он вообще не представляет, кто я такая. А раз так, то нет никакого смысла спрашивать его про железную коробку на чердаке. Знаю, собственная беспомощность расстраивает его все сильнее. Не далее чем вчера он расколотил последний предмет из своего любимого синего фарфорового сервиза – обеденную тарелку, которую зачем-то понес через кухню. Можно было бы заменить фарфор чем-нибудь дешевым, менее значимым, но мне не хотелось расшатывать его и без того хрупкое состояние.

Я мысленно перебираю разные варианты, но раз за разом прихожу к одному и тому же умозаключению. Что, если мама не умерла? Что, если она все еще жива, что, если все это время она отправляла мне открытки, чтобы наша связь не прерывалась? Стоит мне попытаться осмыслить, что это может означать, как в горле встает твердый ком и я начинаю задыхаться. Моей матери нет в живых,