Под маской Джокера - Алана Инош

– Значит, не можете подсказать? Очень жаль… Значит, сами будем выяснять. А может, всё-таки поищете? Вдруг где-то в записной книжке есть какой-нибудь телефон?

– Хорошо, я поищу и перезвоню. – Рука Нелли с телефоном повисла, аппарат тихо выскользнул и упал на ковёр. Задняя крышка отскочила.

Сигнал домофона ударил её в сердце, как кистень.

– Доставка цветов! Нелли Вячеславовна? Это для вас, получите, распишитесь.

Шаги на лестнице, звонок. Выпуклое пространство дверного глазка закрывал букет – такой же, как во сне… Дверь курьеру открыла Леська: Нелли сидела на полу у стены.

– Ой, вам плохо? – Молодой человек в бейсболке склонился над ней. – Может, скорую вызвать?

Из букета выпала карточка.

«Самой лучшей преподавательнице Нелли Вячеславовне от благодарной студентки Ирины С.».

– …Вот так, значит, и вышло в житухе моей непутёвой. Людка-то моя – ну, вторая жена – померла в прошлом году. Помыкался я там, сям… Кое-как электриком в ЖЭК устроился. Пенсионеров-то не очень на работу берут. Зарплата – кошачьи слёзы, с хлеба на воду, можно сказать, перебиваюсь. Ну, пенсия ещё выручает малёхо. А коммунальщики за свои услуги как дерут! За свет, за газ, за воду – всё им отдай. Как липку обдирают! Половина денег и уходит на ихние счета. А кушать-то надо! Выпить тоже надо… Как припрёт – к дочке ходил, сотню-другую на выпивон клянчил… Не всегда отдавал, каюсь. А как съехала она, так и прекратилась у нас связь. Квартиранты, правда, телефон её дали, но Владька сказала, как отрезала… Всё, мол, батя, я тебе не банк, чтоб ссуды выдавать. Не получишь больше на пропой.

В день похорон ударил мороз, могильная земля схватилась инеем. Отец Влады, сутулый и щуплый, небритый мужичок с жалобными кустиками полуседых бровей, смолил одну сигарету за другой, прикуривая от бычков. Его старое драповое пальто было потрёпано жизнью, как и он сам, жиденький засаленный шарф почти не прикрывал шею с дряблым кадыком, а нижняя губа плаксиво подрагивала бесформенным пельменем. Могильщики кидали землю, а он бормотал и бормотал, жалуясь на судьбу и уставившись пустым взглядом вдаль, за стволы голых берёз.

По другую сторону могилы ёжилась в потёртом пуховике и пёстрой вязаной шапочке с длинными клапанами его бывшая жена и мать Влады. Жизненные перипетии прописались глубокими следами на её лице, особенно досталось ярко-синим глазам: если бы не тяжёлые мешки, они бы казались совсем девичьими, озорными. Рядом с ней смиренно и респектабельно стоял мужчина неопределённого возраста, с мясистым лицом и маленькими глазками, одетый небогато, но опрятно. «Наверно, тот самый чувак из Кандалакши», – проплыло в голове Нелли.

Выйдя на крыльцо столовой, где проходил поминальный обед, Нелли прогнала подступающие слёзы пронзительным осенним воздухом, в котором звенела предзимняя стынь. Летела мелкая снежная крупа, а под козырьком крыльца разговаривали двое. Третий присутствовал при беседе, но не вмешивался, делая вид, что рассматривает едущие по коричневой слякоти машины.

– Ну что, профукала Владька родительскую трёшку… – Подвижные брови-кустики приподнялись, потом нависли над усталыми, как у старого больного пса, глазами. – Машина – всмятку, что с неё теперь… Ну, хоть однушка осталась, и то ладно. Как делить будем, мать? Мы ж наследники первой очереди.

– Ну ясно, как… Продадим, деньги – пополам. – Синеглазая женщина курила, ветер стремительно сносил струйки дыма в сторону дверей. – Не жить же в ней. Людка твоя тебя хатой обеспечила, у нас с Витей тоже есть своя жилплощадь…

– Видно, так и придётся сделать. – Нижняя губа по-верблюжьи выпятилась, почти докуренная сигарета прилипла и висела на ней. – Эх, Владька, Владька… Зачем ей эта машина понадобилась? На беду свою её купила. И квартиру трёхкомнатную в унитаз спустила, и себя угробила… Как думаешь, мать, за сколько удастся однушку-то загнать?

– А тебе какая разница? – Худые пальцы с острыми, жёлтыми от никотина ногтями щёлкнули по сигарете, стряхивая пепел. – Всё равно потратить всё не успеешь. Ну, сам посуди: много ли тебе жить-то осталось, алкаш старый? Продажей я займусь, а то тебя, пентюха, чего доброго, обжулят.

– Делай как знаешь… Ты баба хваткая, а у меня и вправду торгашеской жилки нет. Не знаю, куда и сунуться. – Ноги в стоптанных, забрызганных грязью ботинках прошаркали обратно в столовую.

Как только шаги стихли, синеглазая женщина подманила своего молчаливого спутника пальцем, намекая, чтоб тот нагнулся поближе.

– Ну что, Витёк, провернём дельце? Есть у меня схемка, как этого старого лоха кинуть… К чему ему деньги? Он уж одной ногой в могиле, а туда же! Его халупу тоже в оборот можно пустить – двушка, как-никак, чего ей зря пропадать… Все бабки наши будут – глядишь, Настёнке с Серёгой на приличную жилплощадь и наскребётся. Заживут своим домом да своей семьёй, как белые люди, не век же по съёмным хатам мотаться.

Витёк изобразил на лице мыслительный процесс и задумчиво покивал – мол, дело говоришь, подруга. Холодное омерзение удержало Нелли от шага вперёд, и она осталась вне поля зрения этой парочки.

Чисто убранная квартира встретила её оглушительным тиканьем часов и запахом свежей выпечки. На зеркале в прихожей висела старая пелёнка. Из кухни навстречу Нелли вышла мать в длинной чёрной юбке и чёрном джемпере с блёстками.

– Всё уже, да? Людские поминки кончились – давай помянем промеж собой…

На кухонном столе стояла кутья, ещё тёплые сахарные булочки и пол-литровая бутылка какой-то ягодной настойки.

– Ох, ужас-то какой… – Тёмно-бордовое зелье наполнило собой хрусталь, липкая кутья темнела глазками изюма. – Хоть я и против ваших отношений была, но всё равно жалко… Молодых всегда жалко.

Рубиновый хмель горько пролился в нутро, мир подёрнулся прозрачным маревом, и только часы отстукивали секунды. Пустые секунды, лишённые озорного осенне-лисьего отблеска глаз Влады.

Леська старательно выводила в тетрадке буквы, а чёрные бантики в её аккуратно заплетённых «дракончиком» косичках пышно топорщились, как две траурных розы. За выполнением домашнего задания наблюдал белый плюшевый котёнок – подарок Влады. Хоть он и был игрушечным, но его огромные тёмные глаза с голубыми ободками смотрели так осознанно, что казалось – он вот-вот мяукнет и соскользнёт с письменного стола. Подобрав с нижнего века слезу, Нелли обняла плечики дочки и уткнулась лбом в её голову.