Миллион в воздухе - Валерия Вербинина

И она мягко, но решительно прервала Бланшара, который мог вспоминать о делах минувших дней часами.

– У меня такое впечатление, как будто я снова в Англии, – сказала она внучке, поглядывая на ее простое серое платье, отделанное лишь тоненькой полоской безыскусной вышивки. – Английская одежда – это нечто, созданное людьми без фантазии для людей, лишенных чувства стиля. Я уж не говорю о шляпках, их вообще умеют носить только во Франции. А ведь хорошая шляпка в нашем мире куда важнее честной репутации. Репутацию еще могут простить, но скверную шляпку – никогда! – Она покосилась на Амалию, но тут уж найти повод для придирок было гораздо труднее. – Ваше платье великолепно, госпожа баронесса. Это Редферн?

– Лаферьер, – учтиво ответила Амалия. – А ваше, кажется, от Руффа?[17]

Кларисса засмеялась.

– Похоже, мы обе с вами неравнодушны к моде, – заявила она. – Лично я счастлива, что дожила до этого времени, когда мода стала настолько хороша. Я ведь помню еще кринолины, госпожа баронесса. Эти огромные юбки, неповоротливые, как киты…

– А я грущу по кринолинам, – вздохнул адвокат. – Императрица Евгения…

– Я не спорю, на картинах они смотрелись прекрасно, – перебила его Кларисса. – Но носить их было то еще приключение.

– А после кринолинов были турнюры с валиками сзади, – напомнил Кристиан, улыбаясь. – Они вам тоже не нравились?

– Мещанский стиль, – фыркнула Кларисса. – Что хорошего может быть в силуэте, в котором подчеркнута лишь одна часть тела, не бог весть какая? Я всегда считала, что Ворту[18] не хватало чувства меры. Я и ему самому это говорила, но он не слушал. Впрочем, он прекрасно умел обыгрывать возможности любого материала, в этом ему не откажешь. И все равно я считаю, что современная мода – лучшая, какая вообще может быть. Пакэн, Дусе, Раудниц, Лаферьер и остальные – просто удовольствие для глаз. Если в былые времена можно было годами ходить к одному кутюрье, то теперь даже не знаешь, с кого начать, настолько все хорошо. – Она перегнулась через стол к Мэй. – Пользуйтесь этим, дорогая! Время идет слишком быстро. Кто знает, что будут носить лет через десять или двадцать? Меньше всего люди ценят хорошее, когда его у них в избытке. Лично я надеюсь, что не доживу до того времени, когда в моду снова войдут какие-нибудь кошмарные кринолины.

Мэй слушала ее, бледно улыбаясь, а сама думала, что у нее денег в кошельке лишь на обратную дорогу да еще немного, что дали ей добрые Беннеты в Париже. Куда с такими финансами мечтать о Пакэне и Лаферьере?

– Между прочим, почти все дома моды имеют свои отделения в Ницце или Монако, – продолжала Кларисса. – Вам бы стоило как-нибудь туда заглянуть. Думаю, вам бы пошел нежный шелк. И цветочный рисунок, конечно. Еще какие-нибудь бабочки со стразами, правда, они сейчас разжалованы и не в моде. Да, да, дорогая, не спорьте: вы просто рождены для романтического стиля. Так и вижу, как вы в бальном платье и цветами в волосах поражаете на званом вечере в самое сердце какого-нибудь маркиза, и он делает вам предложение после первого же котильона.

Чем дальше, тем больше любезная с виду бабушка становилась похожа на серого волка. Мэй, смутившись, запротестовала. Ее вполне устраивают ее платья, и она совсем не собирается выходить замуж.

– О, – патетически воскликнула Кларисса, – неужели в Литл-Хилле живет кто-то, кто похитил сердце моей внучки? Молю небо, чтобы он только не был похож на моего бывшего мужа. Юбер! Я тебе о нем рассказывала?

– Тысячу раз, дорогая, – благодушно отозвался адвокат, накладывая себе на тарелку вторую порцию мороженого.

– Однажды я заболела воспалением легких, – сказала Кларисса, блестя глазами. – Моя жизнь висела на волоске, но я выжила, и знаете почему? Потому что у меня не было никакого желания оставлять этого мерзавца, моего мужа, вдовцом. Хватит и того, что он объявил меня мертвой везде, где только можно. Да!

Мэй положила вилку. Застенчивая девушка многое могла стерпеть, но были, были вещи, которые она спускать не собиралась.

– Между прочим, дедушка умер, – сказала она звенящим от негодования голосом. – И… и какой бы он ни был, но он был ваш муж. – Она поискала, что бы еще такого добавить, и в порыве вдохновения выпалила: – А если он был такой плохой, может быть, тогда не стоило вообще за него выходить?

На террасе повисла неловкая пауза.

– Но тогда бы вас тоже на свете не было, дорогая Маргарет, – промурлыкала Кларисса.

– Мэй, – упрямо проговорила Мэй. – Меня зовут Мэй, дорогая бабушка… Кэтрин.

Ее щеки пылали, она сама себя не узнавала, но факт оставался фактом: она дала Клариссе первый бой и, похоже, выиграла. Может быть, сказалось присутствие Амалии, которая, как отлично видела Мэй, не собиралась идти на поводу у хозяйки, а может, в робкой девушке проснулся прадедушка-вояка по материнской линии, который не боялся никого и ничего, а умер в бедности и забвении. Несколько мгновений бабушка и внучка молча смотрели друг на друга, и Амалия отметила, что Кларисса первая опустила глаза.

«Плохо, – подумал Кристиан, который отлично знал непредсказуемую хозяйку дома. – Она ей этого точно не простит».

– Какой у вас, однако, характер, дорогая, – промурлыкала Кларисса, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям. – А меня-то уверяли, что вы тихоня, каких поискать. Так как его зовут? – внезапно спросила она.

– Кого?

– Вашего молодого человека. Раз уж вам так не понравилось мое предложение насчет жениха…

– Его зовут Джек, – внезапно сдалась Мэй. – И он еж.

И тут Кристиан с немалым, надо сказать, удовольствием убедился, что Клариссу еще можно ошеломить – хотя это казалось делом практически невозможным. Амалия поглядела на Мэй и улыбнулась, но девушка прочитала в этой улыбке одобрение – и осмелела.

– Я что-то не понимаю, – сказала Кларисса после легкой паузы. – Вы изволите говорить о… о еже? С колючками, да? – Она даже растопырила сверкающие бриллиантами пальцы, показывая, какие именно колючки имеет в виду.

– Да, – подтвердила Мэй, волнуясь. – А еще у меня есть пони. Он мистер Пиквик, как герой у мистера Диккенса. Он очень славный. А если я выйду замуж, я не смогу о них заботиться. Потому что у меня будут… ну… совсем другие дела.

Откинувшись на спинку кресла, Кларисса посмотрела на внучку, как на неизвестное науке удивительное растение, и с легкой иронией покачала головой.

– Боже мой, – уронила она, – моя внучка любит ежа и пони, Кристиан влюблен в автомобили, а Юбер – во времена империи. Господа, вы меня поражаете! Вы даже не представляете, как мне интересно рядом с вами. Кстати, еж знает, что его зовут Джек? – неожиданно осведомилась она.

– Конечно, знает, – ответила успокоившаяся Мэй. – Когда я его зову, он всегда прибегает.

– А мои павлины все разлетелись, зови не зови, – пожаловалась Кларисса. – А еще говорят, что они летают плохо.

– Не беда, – успокоил ее Бланшар. – Купим еще, но в этот раз наденем им на лапки кольца, чтобы все знали, чьи они.

– Я всегда мечтала, чтобы у меня был свой сад с розами и по нему гуляли павлины, – пояснила Кларисса. – Роз у меня теперь столько, что, когда они цветут все сразу, у бедного Юбера начинает болеть голова. А павлины вечно куда-то пропадают.

Обед подошел к концу. Амалия попрощалась с хозяйкой, искренне пожелала Мэй удачи и удалилась. Вслед за ней, откланявшись, ушел и Кристиан де Ламбер. На террасе остались только Кларисса, Бланшар и Мэй.

– Я бы хотела подняться в свою комнату, если вы не возражаете, – сказала Мэй.

– Тебе незачем спрашивать разрешения, дорогая! – вскричала Кларисса. – Считай, что здесь все твое.

– Вы слишком добры, – пробормотала Мэй и поспешила прочь.

Когда она ушла, Кларисса повернулась к адвокату.

– Ну? Что скажешь?

Бланшар вздохнул.

– Очаровательная девушка, твоя внучка, – заявил он. – Правда, немного похожа на…

– На кого?

– На Селестину Ожье, помнишь, ту девицу, которая отравила любовника и лучшую подругу, с которой он ей изменял. Та тоже была такая милая, отзывчивая и постоянно краснела. Помню еще, как она поведала мне, все так же мило краснея, как искала для своих жертв быстродействующий яд, «чтобы они не слишком мучились, а то это как-то не по-людски».

– Да, моей внучке пальца в рот не клади, – сказала Кларисса с расстановкой и задумалась. – Если бы не ее слова о дружбе с ежом и пони, я бы сказала, что она мастер по части использования людей. Есть, знаешь ли, такая неприятная порода женщин – все из себя воздушные да робкие и всех незаметно подталкивают действовать в своих интересах, а когда их поймаешь, делают большие глаза и клянутся, что остальные исключительно по собственному почину готовы ради них расшибиться в лепешку. Заметил, кого Мэй ко мне привела? Не кого-нибудь, а саму баронессу Корф, которая не к каждому герцогу ходит в гости.

– Уверяю тебя, разборчивость этой дамы сильно преувеличена, – отозвался адвокат. – Несколько лет назад она жила здесь с обыкновенным офицером, больным чахоткой, по имени Шарль де Вермон[19]. Потом офицер, как водится, умер, но он был богат и почти все оставил ей, включая виллу. Если я правильно помню, там же, в саду, его и похоронили. Сюда она приезжает каждый год, чтобы ухаживать за могилой.