Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

«Сейчас я выясняю, смогу ли получить работу в лепрозории за 250 кетцалей1 со свободными вечерами, но пока что нет ничего определенного. Тем не менее я, конечно, так или иначе устроюсь, поскольку люди здесь доброжелательные, а докторов не хватает».

К группе изгнанников присоединился Гарольд Уайт, высокий, тощий седовласый американец лет пятидесяти, профессор философии («Я увлечен светскими беседами с гринго[8] , который не знает ни слова по-испански; так что мы создали наш собственный язык и творим совершенные чудеся. Одни говорят, что этот гринго оказался в изгнании не по своей воле, так как его преследовало ФБР, другие говорят, что он — агент ФБР. Достоверно то, что он пишет неистовые антиамериканские статьи и читает Гегеля, так что я не знаю, за какую команду он играет».) Другой новичок, Ньико Лопес, высокий неопрятный кубинец с курчавыми нечесаными волосами, был на четыре года моложе Эрнесто. Сын испанских иммигрантов, он бросил школу, организовал повстанческую группу, называвшую себя «Нищие», и 26 июля, одновременно со штурмом казарм Монкада, совершил налет на казармы Баямо на Кубе.

«Я чувствую себя мелким, когда слышу, как кубинцы с бесстрастными лицами делают высокопарные заявления! Я могу составлять речи, которые будут в десять раз убедительнее и не так насыщены банальностями; я могу лучше произносить их и убеждать аудиторию в том, что я говорю истину, но я не могу убедить даже сам себя, тогда как кубинцы действуют. Говоря в микрофон, Ньико вкладывал туда свое сердце и потому смог пробить даже такого скептика, как я».

Спустя несколько дней в группу влилось еще несколько кубинских беглецов. У них было очень плохо с деньгами, и потому они обратились к Эрнесто с просьбой о бесплатном лечении. И в это время он под влиянием изгнанников сменил круг своего чтения. Сначала это произошло после первых бесед с Уайтом (проводившихся сначала с помощью Мирны, выступавшей в качестве переводчицы, а затем на их странном искусственном языке). Эрнесто начал разговор, защищая Фрейда, а закончил чтением Павлова. С Ильдой они беседовали о Сартре, которым оба восхищались. Ильда дала Эрнесто книги Мао Цзэдуна. Первые споры возникли неожиданно. Эрнесто сцепился с Рохо, который казался ему слишком умеренным. Как казалось Эрнесто, перемены в Латинской Америке не могли произойти через половинчатые реформы; революция должна была быть насильственной. Ильда попыталась успокоить его, он в ответ вэорвался: «И пусть никто не пытается успокоить меня!», но затем оправдывался: «Толстяк разозлил меня».

В начале января Эрнесто в письме своей тете Беатрис подпел первые итоги:

«Это страна, где можно глубоко вдохнуть и легкие окажутся заполненными демократией. Компания « Юнайтед фрут» утверждает или не утверждает чуть не каждую бумагу, с которыми я, если бы был Арбенсом, разобрался бы к пять минут, и это позор, но даже из этого можно понять, что они желают сказать, какую картину рисуют — то, что хотят увидеть в США: что это логово коммунистов, воров, предателей и т. д. Я не стану утверждать, что это страна изобилия, вовсе нет, но здесь есть возможность честно работать, и, если мне удастся избежать некоторых раздражающих бюрократических проволочек, я останусь здесь на некоторое время».

Ссыльный венесуэльский врач устроил Эрнесто встречу с министром здравоохранения, который сказал, что если он хочет заняться медицинской практикой, то должен пройти годичный курс повышения квалификации и местном университете.

Шайка кубинских проходимцев предложила Эрнесто способ добыть денег, занявшись своеобразным бизнесом: продажей картин с изображением Христа, творящего чудо. Изображения, напечатанные на оловянной фольге, были смонтированы в деревянных коробках и особым образом подсвечены. «В настоящее время я торгую на улицах хорошенькими картинками Господа Эскипульского, черного Христа, творящего всевозможные чудеса... У меня уже образовался богатый запас сказок о чудесах Христовых, и постоянно добавляются новые». Но уличная торговля, похоже, не слишком удавалась небольшой компании атеистов: Че мечтал о еде; в ночлежке его «морили голодом».

Пошел второй месяц пребывания Эрнесто в Гватемале. Политическая ситуация обострялась, возрастала опасность переворота. Было раскрыто несколько военных заговоров, организованных при поддержке «Юнайтед фрут». Тем временем Эрнесто вступил и общение с гватемальскими левыми. Во вторую субботу февраля он встретился с Альфонсо Бауэром, председателем Национального аграрного банка и членом политического комитета коалиции партий, поддерживающих Арбенса, в его бунгало. Эрнесто критиковал раздоры и сектантство среди партий, принадлежащих к фронту, который поддержал Арбенса. Он считал, что они были слишком доверчивы, и полагал, что истинное народное сопротивление не было организовано.

Вскоре после этого Эрнесто принял участие в первом фестивале Демократического молодежного альянса, празднике под открытым небом, включавшем в себя спортивные, политические и культурные мероприятия. Там он познакомился с Карлосом Мануэлем Пельесером, депутатом конгресса от Гватемальской коммунистической партии, который произвел на него отвратительное впечатление: «Он типичный представитель бюрократии, находящейся у власти». Но 5 февраля Эрнесто написал своей матери:

«Моя позиция никоим образом не является дилетантской — один разговоры и ничего больше; я решил разделить судьбу гватемальского правительства, а также ГРП Гватемальской рабочей партии, которая является коммунистической. Я также наладил контакт с интеллектуалами, которые издают здесь журнал, и работал как врач с союзами. Из-за этого у меня возник конфликт с Хирургической коллегией, которая является полностью реакционной».

В то время это были лишь добрые намерения, высказанные от.всей души. Эрнесто, вероятно, сочувствовал гватемальским левым, хотя был не более чем наблюдателем, стоявшим в стороне от процесса. Он мог лишь стремиться присоединиться к нему, но и только. Его врачебная работа с союзами была всего лишь предложением, которое ему сделали, но оно не привело ни к чему. Эрнесто, конечно, вступил в конфликт с явно реакционной Хирургической коллегией, представлявшей собой закрытую корпорацию с соответствующим образом мыслей, однако очень сомнительно, чтобы ненависть молодого доктора Гевары смогла нанести этому бюрократическому учреждению хоть малейший ущерб... Несмотря на все свои добрые намерения, Эрнесто все еще был посторонним, и Латинска Америка — даже Аргентина — была для него только подготовительным классом, наукой, которую нужно было изучать.