Заноза в драконьей лапе - Диана Хант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да-да, к ведьме… Но раз ты мне не бабушка, погоди…
Не слушая сердитого «да за что ж мне всё это!» и «ну что за икринка непослушная на мою голову!», а также «головастик неразумный, устриц тебе на хвост!» я подплыла к клетке. Маленькой такой… В клетке сидела (лежала? стояла?) рыбка. Тоже, понятно, маленькая. Рыбонька… Едва-едва умещалась в своей золотой тюрьме. И глаза у рыбки были грустные-грустные… Вот что за изверги додумались заключить такое милое, такое крохотное существо в такие узкие стены?! Бедному созданию даже не развернуться!
Рыбка посмотрела на меня своими круглыми глазами-бусинками и тихо, тоненько вздохнула. И тут стало ясно. Стонала эта рыбка…
– Только не говори с ним! Ни в коем случае! – «бабуля», наконец, разглядела объект моего внимания. Что сказать, подействовало. – Мариш… милая… я всё-всё тебе расскажу, честно! На все вопросы отвечу. Только молчи сейчас, заклинаю!
Поздно.
– За что тебя, рыбонька, за что тебя, сладенькая? Ути-пути, какая кроха… Ты меня понимаешь, несмышлёныш?
– Мариииииинааааааа…
Мне даже смотреть на «бабулю» не понадобилось, чтобы увидеть, как она прижимает пальцы к вискам и с силой жмурится – таким красноречивым был её стон.
А вот на «крохе-рыбоньке-несмышлёныше» – поскольку ей, то есть ему, в общем этому герою (ещё какому герою, кстати!) предстоит сыграть в моей истории ключевую роль стоит остановиться отдельно…
Хлопнув своими грустными глазками-бусинками, рыбка внезапно исчезла. На её месте была осьминожка. Похожая на каракатиц, которыми обгрызки уши затыкали, только маленькая такая, жалкая… А ещё лупоглазая и ушастая, как чебурашка. И – в отличие от рыбки – осьминожка была весёлой! Ещё какой весёлой!.. Она радостно скакала, прыгала, кувыркалась… танцевала. Да, именно танцевала. Плясала, выбрасывая во все стороны щупальца и исступлённо трясла попой (то есть местом, где этой попе полагалось быть). А затем снова превратилась в рыбку. Грустную.
– Марина! В мешочке-невидимке ты можешь вынести из Сокровищницы всего одну вещь. Слышишь, одну! Поэтому прекращай дурить, быстро хватай браслет и дуй к ведьме! Тебя уже ищут! Сам Аолфей уже в курсе, что ты здесь!
– Бабка дело говорит. – Неожиданно вмешалась рыбка. То есть рыб. Рыбик. Рыбёш. Голос-то у него оказался мужским. Нет, пожалуй, мальчишеским…
– Я те дам бабка!
– Ах, остыньте, принцесса. Охолонитесь! Понимаешь, хозяйка, – умильный хлоп-хлоп умными глазками предназначался уже мне. – У людей всё не так, как у сирен. Или у сирен не так, как у людей. Не суть. Это ж у топтунов принято молодиться, потому что они быстро портятся, как икра на солнце. А у сирен наоборот. Сирена с возрастом только краше становится, как двупопая медуза, – оценивающий взгляд в зеркало и злобное «гхррррр-р, убью! обглодаю гадёныша!» в ответ.
– Двупопая – это потому что такой красавице голова вовсе ни к чему. – Пояснил рыбёх уже мне.
– Ах ты… жалкий обгрызок!
– А вот обгрызком ругаться и вовсе лишнее. Ну какой я вам обгрызок? Посмотрите на мой гордый профиль в блеске этих ни на что негодных цацок! Сдался хозяйке ваш захудалый браслет! Я-то пополезнее буду. И к ведьме её, опять же, сам выведу. Найкратчайшим путём! Любую беду отведу! Советом помогу, бесценным. Задарма причём. И не только советом, знаете ли!
– Марина. – Прорычала «бабуля», чьё терпение не просто иссякло, а по минусовой шкале уже шло. – Суй. Браслет. В мешок. Тритоны близко.
5.5
Будто в подтверждение её слов пространство Сокровищницы пошло рябью. Сразу со всех сторон стали раздаваться приглушённые, похожие на удары, звуки. Будто кто-то пытался войти, но не мог.
«На штурм!» – услыхала я далёкий вопль.
– …И всё же я не договорил. Ты, хозяйка, не серчай на родственницу. Ну не бабка она тебе, что есть, то есть. Ничего не поделаешь. А… – ещё один пристальный взгляд в зеркало. – прапра…прабабка, пожалуй. Плюс-минус.
– Свооолочь!
– Грех вам, принцесса, как есть грех.
– А кто ты, если не сволочь обгрызенная?! Девочка с рождения в мире людей жила! Я её подготовить хотела, как следует, чтоб не нервничала! Такое известие! Такая травма для детской психики! Вместе с Коралл бы мы…
– Хм, с Коралл, говорите? Немногим позволено саму Коралловую Ведьму по имени звать… Вы, наверное, давно у нас не были?
– Это ты к чему?!
– К тому, что Коралл, увы, уже не та… Но я сказал уж, отведу. Значит, отведу. Уж будьте благонадёжны. Ну, хозяюшка моя ненаглядная, теперь дело за тобой. Ты на браслет этот не смотри, плюнь ты на него. А вообще знаешь, на всё тут плюнь, в этой гадской халупе, которую по недоразумению Сокровищницей зовут. Прям вот плюй, от души, пока не надоест… Я б пописать ещё посоветовал, но у тебя времени мало. Права твоя прапра. Прапрапра. Тритоны близко. Отворяй мою клетку, не зарься на золото, негоже такое поведение правящей. А меня, маленького, бедненького, измученного – в мешочек. Пыльный, поди, да что ж теперь. И – на свободу. То есть к ведьме. С чистой совестью! У̀ра-ра!
– Марина, стой! – видя, что пальцы мои тянутся к задвижке, закричала ба… прапрапраба. – Я ж узнала его, прохвоста этого! И как я сразу не догадалась! Это ж Художник!!! Ну точно! Художник хренов! Ни в коем случае не вызволяй это чудовище!!!
Последний вопль потонул в грохоте – необъятные стены Сокровищницы сузились, зашатались. Только рыбёху – всё с гуся вода.
– Никакой и не хренов. Нечего моё достоинство обижать. Это уже – простите, конечно, принцесса – дно. Днище даже. А Художника обидеть может каждый.
– Художника – от слова «худо»? – мрачно поинтересовалась я.
Нет, вотум доверия по отношении к бабуле, – которая оказывается, прапрапрабабуля и к тому же сирена – конечно, пошатнулся. Но всё же не настолько, чтобы пропустить мимо ушей её предупреждение о «чудовище».
– Аха-ха-ха, хозяйка, как смешно
