Фридолин, нахальный барсук - Ганс Фаллада

— Давай, Тедди! Поймай выдру! — кричали дети.

Тедди вновь наполовину скрылась в норе, но на этот раз выбралась обратно быстрее. Когда то же самое случилось в третий, а там и в четвертый раз, все сочли, что это скучно. К тому же начинало смеркаться. Тедди подзывали свистом, но она, по своей милой привычке, опять не желала слушаться, тогда Мушка просто взяла собаку за ошейник и повела домой.

Остальные тоже пошли домой, а барсук, заметив, что снаружи все стихло, вылез из норы и, брюзжа и бранясь, стал прикидывать, какой ущерб причинен ему на этот раз.

— Ну вот, опять, — ворчал он, — стоит только появиться этим двуногим с их собаками, как сразу все, с таким трудом созданное, идет прахом. Хотел бы я знать, зачем вообще такие существа живут на свете? Вероятно, только для того, чтобы порядочный барсук, несмотря на нужду честно идущий по жизни, не остался без работы. Ну, совершенно ненормальный мир — нелепый и безрассудный!

И Фридолин принялся приводить в порядок вход в нору. Работа была тяжелая, по меньшей мере полчаса понадобилось Фридолину, чтобы все прибрать, — и еще немало порицаний вынес он этому ненормальному миру. Но под конец он даже остался доволен проделанной работой, так как благодаря безумным усилиям собаки вход в нору и площадка для солнечных ванн стали просторнее.

— Ну вот, — сказал в заключение Фридолин, — умный барсук в конце концов может привнести разум и смысл в этот ненормальнейший из миров. Теперь я смогу лежать и вдоль входа, и поперек.

Сказав это, он отправился, как всегда, на ночные поиски пропитания. Тем временем уже совсем стемнело, а от тяжелой работы у него разыгрался страшный аппетит. Посему он, нимало не раздумывая, — и пусть какая-нибудь неосторожная лягушка пеняет на себя, — направился прямо в огород Дитценов, решив сегодня наесться до отвала.

У него вошло в привычку каждую ночь рыть себе новый лаз, он и сам не знал, почему, — а это была врожденная осторожность. Но как же он удивился, когда мощные камни преградили ему путь! Он попытался рыть правее, потом левее — везде одно и то же!

Фридолин сел и устремил к небу жалобный взгляд.

— Всюду новшества, — начал он горестно. — Мою нору разрушила какая-то паршивая собака, а теперь они еще испоганили этот забор какими-то паршивыми камнями, которые ко всему еще пахнут двуногими! Этот мир и без того уже достаточно мерзок, так им еще надо изменять его своими новшествами, которые только пуще все портят…

Дав волю своим чувствам, барсук опять вернулся у забору и еще раз попытал счастья. Тут выяснилось — он без труда может подрыться под камень, что он и не преминул сделать. Очень осторожно он начал подкапываться под камни, покуда два из них не опустились, и тогда он проник в огород сквозь образовавшуюся дыру. Здесь он, как и намеревался, вдоволь полакомился, потом, прорыв еще один ход, поспешил на поле Сладкого Воска, где тоже основательно поработал. Теперь, наевшись до отвала, он брел домой, сворачивая то вправо, то влево, чтобы проверить мышиную норку или поискать на берегу ракушки и дождевых червей. И хотя он пришел домой вовремя, но живот набил до отказа — вот-вот лопнет! — и был очень-очень доволен.

Куда меньше был доволен папа Дитцен на другое утро. Он встал как и всегда рано и встретил во дворе поляка Матье, который, отчаянно жестикулируя, пытался что-то ему рассказать по-польски, но отец ничего не понял, так как ни слова по-польски не знал. А Матье принадлежал как раз к тем полякам, которые упорно отказываются учить немецкий язык: они требуют от своих работодателей, чтобы те учили польский. И в этом вопросе Матье проявлял железную выдержку, он показывал отцу какой-нибудь предмет и затем называл этот предмет по-польски. К примеру, указывая на мешок, он говорил: «Worek», отец с улыбкой кивал и говорил: «Мешок!» Матье старательно кивал в ответ и говорил: «Worek!» Отец снова кивал и отвечал: «Мешок, Матье». Отец, в свою очередь, был твердо убежден в том, что поляк, работающий у немца, должен учить немецкий, и так как ни один из них не желал уступать, то им зачастую трудно было понять друг друга.

Вот и сейчас прошло немало времени, пока отец решил, что понял Матье: видимо, что-то не в порядке с оградой. Отец нахмурился. С оградой?.. С оградой, под которую только вчера врыли крепкие вечные камни? Но этого просто не может быть, вероятно, он опять неправильно понял Матье.

Однако для верности он все же пошел пройтись по дорожке — доставить себе с утра маленькую радость — созерцая что-то новое, поддерживающее порядок. И вдруг он замер, совершенно озадаченный. Выходит, Матье сказал правду, и он его абсолютно правильно понял: забор действительно был далеко не в порядке. Два только вчера врытых камня, перевернутые и чуть ли не до половины засыпанные свежей землей, валялись в яме под проволочной оградой.

— Но это же просто немыслимо! — воскликнул отец, хотя сам видел, что это очень даже мыслимо.

Он стоял в глубокой задумчивости, нахмурив лоб и нервно кусая губы.

— На сей раз Тедди ни при чем, — решил он наконец. Он точно знал, что вчера вечером после прогулки собака сразу побежала в дом, и с тех пор еще не выходила.

Немного погодя отец сказал:

— Значит, и раньше это была не Тедди. — И ни малейшего сочувствия к бедной, несправедливо наказанной собаке. Он вообще забыл о Тедди. Он глубоко задумался: какой же зверь прорыл эту яму?

Деревенская собака? Лиса? Куница?

Все эти предположения пришлось отбросить, на все находились возражения. О барсуке отец не подумал: барсуки довольно редкие звери и не часто встречаются с человеком. Отец никогда прежде не слышал, чтобы в округе водились барсуки, здесь, на этом маленьком безлесном полуострове!

Так как отец не смог сразу решить вопрос, кто же этот злодей, он надумал обойти и осмотреть всю ограду, может, обнаружатся еще лазы.

И обнаружил второй лаз, со стороны поля! Вот, извольте радоваться, вся работа, и тяжелая работа, насмарку! Этот таинственный наглый зверь опрокидывал тяжелые камни, как легкие дощечки. Отец чувствовал себя посрамленным, он ведь так гордился, что теперь-то уж будет порядок, раз и навсегда, а тут выяснилось, что все было зря!

Он расхаживал взад и вперед по дорожке, уже думая о том, как ему рассказать о новом несчастье своей семье за завтраком. Но тут его внимание привлекло чириканье воробьев и хлопанье крыльев на поле.

Ну да, конечно кукуруза! Кукуруза созрела, и воробьиная шайка проведала об этом раньше хозяина. Сейчас самое время выйти с ружьем и призвать эту банду к порядку. Отец окинул задумчивым взором длинную-длинную полосу кукурузы. Листья уже стали засыхать, края их пожелтели; яркая сочная зелень периода роста сменилась темной зеленью с коричнево-красными полосками.

Кукуруза обещала богатый урожай, она вымахала высотой в человеческий рост, и все-таки при взгляде на свое кукурузное поле отец не испытал полного удовлетворения. Тут, поблизости, кукуруза стояла густо, но дальше, казалось, она росла хуже, видны были большие прогалы. Когда отец пропалывал кукурузу, никаких прогалов не было, ну, может, где-то и отсутствовал стебель-другой, но теперь…

Отец прошел вдоль поля. И вот он быстро ступил на рыхлую землю между высоких стеблей. Прогал был размером с хорошую комнату, и там уже ничего не росло. Все стебли, вялые, пожухлые и грязные, валялись на земле…

Сперва отец решил, что это какой-то подлый человек сводит с ним счеты. Но, подняв с земли початок, он увидел, что кончик его объеден… Он все шел по кукурузе, и чем дальше от хутора, тем больше были зоны опустошения, варварского изничтожения растений. Гнев и печаль переполняли сердце отца, уж лучше бы злые люди просто сняли весь урожай, думал он, чем видеть, как сохнет и вянет на земле такой прекрасный корм. И чем дальше, тем больше урон — добрая половина посадок была уничтожена, и теперь отец уже неотступно думал о таинственном звере, нанесшем ему этот урон. Сорвавшаяся с привязи корова? Овцы?

Он не знал, что и думать. И вдруг, вспомнив про лазы под забором, он вполне естественно связал их с этим зверем-вредителем. Но что это за зверь, по-прежнему оставалось загадкой.

Он пошел к хутору и послал двух своих работников, Линденберга и Матье, с тачками и вилами на кукурузное поле. Нельзя оставлять покалеченные растения на поле, может, хоть кукурузная солома сгодится на подстилку корове, а початки на корм курам. Он сам проводил их на поле, чтобы дать все необходимые указания. Линденберг, глуповатый и немножко злорадный, увидав этот разор, ухмыльнулся и сказал:

— Вот оно как! А я-то все диву давался, уж больно хорошо все идет. А теперь вот как вышло!

Отец раздраженно сказал:

— Что за глупые речи, Линденберг? Почему это вы ухмыляетесь, видя, как испорчена прекрасная кукуруза? И как, по-вашему, это вышло?