Верность сестер Митфорд - Мари Бенедикт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мосли опять пытается заговорить, и опять тщетно. На этот раз, кажется, свист и улюлюканье несутся со всех сторон. Агитаторы, должно быть, тщательно продумали, где им встать, чтобы усилить эффект своего протеста. Через несколько секунд чернорубашечники шныряют по всему залу, я слышу глухие удары и крики боли.
Вскоре весь зал взрывается, а Мосли продолжает стоять на сцене, один в свете единственного прожектора, он тщетно пытается успокоить публику, пока огни блуждают по залу, выискивая протестующих. На участников сыплются антифашистские брошюры, свет выхватывает потолочную балку на высоте более 150 футов. Там сидит мужчина, он осыпает толпу брошюрами и кричит: «Долой фашизм!»
Чернорубашечники карабкаются вверх по балкам, как муравьи, и устремляются к этому человеку. Он перепрыгивает на свободную, еще не занятую охранниками балку, все вокруг меня визжат. Включая меня. Боимся ли мы, что протестующий или чернорубашечники упадут и разобьются насмерть или что, падая, они раздавят нас? У меня нет времени раздумывать над ответом, потому что внезапно по залу разносятся ужасные вопли и грохот.
Люди в панике бегут из зала. Сестры и я застыли, ошеломленные жестокостью вокруг. Но тут толпа чернорубашечников с дубинками, преследуя стайку молодежи с плакатами в руках, разворачивается в нашу сторону, и мы тоже бросаемся бежать. Питер хватает меня за руку и тянет к выходу.
— Диана! Юнити! — кричу я через плечо сестрам, но теряю их лица из вида, увлекаемая мужем все дальше и дальше от наших мест.
— Нэнси! — я слышу голос Дианы, который тут же стихает.
Мы добираемся до дверей, и я чувствую, как кто-то хватает меня со спины за куртку и тянет назад. Я отпускаю руку Питера и падаю на пол, чувствую, как чьи-то ноги шагают по моей спине. А потом все погружается во тьму…
Глава четырнадцатая
ДИАНА
8 июня 1934 года
Лондон, Англия
«Как там М?» — спрашивает себя в панике Диана, замерев в своем кресле. В Олимпия-холл царит хаос, и ей не видно сцену, лучи фонарей шарят по толпе. Все, что она может чувствовать, — это парализующий страх за М. Лишь бы его не ранили. От него слишком многое зависит. От него зависит она.
Как они посмели наброситься на М? Неужели они не понимают, что он печется о британском народе? Что лишь он может спасти их от экономического и душевного отчаяния? Без него все пропадут. У него есть план, как покончить с массовой нищетой и безработицей, охватившими нацию, он знает, как вернуть Великобритании ее былую славу: он хочет объединить Европу, а не преумножать старую рознь, и все же он мудро выступает за то, чтобы Британия была на всякий случай во всеоружии. Как могут все эти протестующие выскочки, одурманенные своими иллюзиями коммунизма и пацифизма, не понимать этого? Они ничуть не лучше, чем неэффективные слабаки, что сейчас у власти.
Из ниоткуда появляются чернорубашечники и берут ее за руку. Они помогают ей встать, и старший офицер говорит:
— Вождь попросил нас доставить вас в безопасное место, миссис Гиннесс. Он ждет вас за кулисами.
Они тащат ее к ступеням, ведущим на сцену, она упирается.
— А как же мои сестры? Мы не можем уйти без них, — настаивает она, оглядываясь на пустой ряд кресел позади себя. Она в панике осматривает пол — не попали ли они под ноги толпы, валившей из зала. Но Юнити и Нэнси нигде не видно.
Что, черт возьми с ними? Диане хочется закричать — совершенно не типично для нее. По крайней мере, у Нэнси есть Питер, каким бы он ни был. Но Юнити? Она сама по себе. Если что-то случится с Юнити, Муля и Пуля никогда не простят ее, тем более что они категорически запретили ей приводить Юнити сюда. Они и так с ней почти не разговаривают.
— Миссис Гиннесс, нужно торопиться, — говорит офицер.
Она позволяет им выстроиться вкруг себя. Они слаженно, словно единый организм, двигаются против потока убегающих людей, поднимаются по короткой лестнице и пересекают пустую сцену. Они добираются до гримерок, где, как она предполагает, укрылся под защитой М, и тут из темного коридора на нее бросается женщина.
Она валит Диану на пол, рвет ее волосы и кричит: — Как ты могла связаться с этим мерзким фашистом?
Ее пальцы скользят по щеке Дианы, а та думает о своих славных мальчишках, Джонатане и Десмонде, и все, чего она хочет, — это вернуться к ним целой и невредимой. Кто станет им матерью, если она исчезнет? В последний раз они были все вместе, когда позировали для портрета русскому художнику-сюрреалисту Павлу Челищеву, он изобразил их с длинными золотистыми волосами в окружении голубых теней. Если бы только она могла вернуться в тот мирный миг…
Чернорубашечники дубинками отгоняют от нее женщину. Диана заставляет себя встать, пригладить волосы, поправить платье. Ее руки дрожат, но она не может появиться перед М недостаточно идеальной.
Когда один из чернорубашечников уводит женщину со сцены, сковав ее руки за спиной наручниками, Диана произносит:
— Теперь я готова предстать перед Вождем. — Конечно, мэм.
Охраняя ее со всех сторон, они сопровождают Диану в гримерку, где перед дверью дежурит еще больше чернорубашечников. Офицеры обмениваются кивками, один из них толкает дверь, Диана заходит внутрь.
Там стоит ее любимый М. Большие пальцы рук заложены за широкий черный пояс, подчеркивающий его мощную грудь, он выглядит именно таким лидером, каким и должен быть. Она добьется, чтобы он стал именно таким лидером. Она бросается в его объятия, утыкается лицом в его шею.
— Дорогая, — говорит он, приподнимая ее подбородок к свету. — Что с твоим лицом? На тебя кто-то напал?
— Ничего страшного, милый. Просто небольшая царапина, которая благодаря твоим людям не оказалась огромной. — Она лучезарно улыбается ему. — Главное, что ты в безопасности.
— Небольшая заварушка не собьет меня с курса, — со смешком отвечает он, но звучит это как-то натянуто. Она отмечает, что его смуглая кожа бледнее обычного. Он испугался, но, конечно, не хочет, чтобы она это обнаружила.
— Я отсиживаюсь здесь, лишь чтобы избежать ненужных разговоров, которые пойдут, если я ввяжусь в драку, — он сжимает кулаки. — Хотя я бы еще как приложил этих крикунов.
— Конечно, М, — шепчет она, придвигаясь к нему еще ближе. —
