Верность сестер Митфорд - Мари Бенедикт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дорогая, — окликает меня Питер, держа в руках фарфоровую тарелку с пышным цветочным узором. Почему он схватил именно ее из всего выставленного в «Эспри» фарфора?
— Да? — отзываюсь я, стараясь не морщиться от этого чудовищного зрелища. Конечно, он не спрашивает меня, не выбрать ли нам такой сервиз. Наверняка он просто схватил, что было под рукой, лишь бы поскорее закончить и перейти к коктейлям, которые ему были обещаны в награду по окончании этой рутины. Такой викторианский фарфор можно было обнаружить в шкафах бабушки, леди Клементины Огилви, пока она еще была жива и ее вещи не разошлись среди потомков.
— Как насчет этого? О нет, он в самом деле спросил это. — Честно? — рискую уточнить я.
— Всегда, — отвечает он с красивой ироничной улыбкой, в которую я влюбилась, но я-то знаю, что ему не нужна абсолютная честность во всем. Ни одному мужчине этого не нужно. Но в этом вопросе, наверное, можно быть откровенной. В конце концов, благодаря щедрости одной из тетушек Питера, которая предложила купить нам фарфор в подарок на свадьбу, мне предстоит смотреть на эти тарелки всю оставшуюся жизнь. Не хочу зажмуриваться каждый раз, как сажусь пить чай.
— По-моему, на редкость чудовищно, — произношу я.
Питер хохочет, и я рада. Мой жених понимает и ценит мой юмор, а на это способны лишь редкие мужчины за пределами моего дружеского круга. На самом деле большинству мужчин мой ум неприятен. Я тянусь к мужу и целую прямо здесь, в «Эспри», радуясь, что у меня хватило мудрости немедля принять его предложение. Хотя, когда он его сделал, голос его звучал шутливо.
— Нэнси… — прерывает нас Муля, поправляя выбившийся из-под шляпки темный локон и разглаживая а-ля викторианские оборки своей блузки. Она замолкает, и я понимаю, что она недовольна нашей демонстрацией чувств. После всех этих бесплодных лет ожидания Хэмиша — почему она не порадуется моему счастью? Я думала, она будет в восторге, что я распрощаюсь со статусом старой девы. Может, она вообще мною недовольна? Ей определенно не нравится скромный успех, который принесли два написанных мною легкомысленных романа про конфликты между «золотой молодежью» и старшим поколением — «Происшествие в горах» о безумной вечеринке в загородном доме в Шотландии и «Рождественский пудинг» о празднике в Котсуолдсе, — она считает сходство между персонажами и нашими общими знакомыми неприличным. Особенно то, как я завуалированно изобразила ее саму.
Нет смысла напрямую говорить с ней об этом, так что я пускаю в ход хорошо отработанную тактику переключения внимания. Я указываю на элегантный, простой сервиз в стиле ар-деко на соседнем стеллаже и замечаю:
— Вот этот великолепен.
Фарфор выбран и коктейли выпиты, Муля и я прощаемся с Питером, оставляя его в баре «Савоя». У нас встреча в Мэйфере в салоне Нормана Хартнелла, дизайнера, чьим современным стилем я восхищаюсь, особенно тем, как он конструирует основу платья, а затем дополняет ее романтичными, интересными деталями. Одно из них я и собираюсь примерить и не хочу до знаменательного дня показываться в нем на глаза жениху, чтобы не навлечь неудачу. Неудач с мужчинами с меня хватит.
Мы входим в потрясающий салон на первом этаже, весь из стекла и зеркал в стиле арт-модерн. Я заранее попросила продавщицу повесить платье в примерочной, чтобы сразу появиться во всем блеске перед Мулей и сразить ее. Так мои шансы на успех повышаются. Если я покажу ей свое платье, пока она будет рыться среди других, она найдет миллион поводов раскритиковать его. А мне надо подладиться под ее вкус, потому что она и Пуля оплачивают платье, церемонию в церкви Святого Иоанна на Смит-сквер и последующий завтрак на Ратленд-Гейт, в лондонском доме, снятом ими для Юнити на светский сезон.
Пока продавщица помогает мне надеть шифоновое пирожное, скроенное по косой, элегантное и простое, за исключением лифа, сшитого крест-накрест, Муля устраивается на шелковом диване, принимает угощение от продавщицы и спрашивает:
— Питер будет в форме, когда вернется в офис?
— Что ты имеешь в виду? — отвечаю я, слушая вполуха. Платье занимает меня куда сильнее, чем ее вопрос.
— Он уже хорошенько выпил, когда мы оставили его в «Савое». — Голос ее какой-то надтреснутый и чопорный, мы с сестрами передразниваем его без свидетелей. Я настораживаюсь, потому что начинаю догадываться, к чему этот вопрос.
— Не беспокойся, Муля, — говорю я. — Он выходит на новую работу после медового месяца, когда мы вернемся из Рима. Сейчас ему не надо возвращаться в офис.
Стоит мне произнести это, я тут же понимаю, что совершила ошибку. Я еще не говорила ей, что Питер уволился из Банка Англии и что он не будет работать до января, до нашего возвращения в Лондон. Он отчаянно боролся, чтобы получить новую должность после того, как однажды после обеда уволился с работы.
— Новая работа? Вот так дела! Так он не работает в банке?
Я стараюсь придать голосу бодрости.
— Я разве не рассказывала тебе, какие перспективы у него открываются в Гамбургском банке? Слишком великолепные, чтобы отказываться, и к тому же Гамбургский даже предложил ему приступить после медового месяца!
Хотя я с нетерпением жду замужества, едва ли не сильнее я жду нашего медового месяца, который мы проведем в римских апартаментах родителей Питера в Палаццо Джулия, а вот обустройство дома меня не слишком занимает.
Муля ничего не отвечает мне напрямую, но я слышу ее тихое ворчание из-за двери примерочной. Кажется, она пробормотала — мол, надеется, что этот «перерыв в работе» не выльется в еще один неприятный разговор с родителями Питера о денежной помощи. Меня чуть не стошнило, когда я услышала, как наши родители спорят о том, кто заплатит меньше, словно мы с Питером были ковром на египетском рынке, который они собирались купить по дешевке.
«Пора отвлечь ее этим сногсшибательным платьем», — решаю я. Я выхожу из примерочной и встаю перед Мулей. Мельком взглянув на себя в зеркало у нее за спиной, я поворачиваюсь то одним, то другим боком, довольная и силуэтом платья, и тем, как мерцающая ткань оттенка слоновой кости подчеркивает мои черные волосы и глаза,
