Мстящие бесстрастно - Наталия Некрасова

Лето разгоралось, в порт снова начали приходить корабли, а в северные ворота — караваны, а по великой Ману — речные суда. Все было вроде бы как прежде. Только рядом не было Кайаля, да тайный страх поселился в городе. Конечно, не во всем городе — только среди эсо да власть имущих в Араугуде. А простой народ жил как прежде. Как прежде после каждой ночи находили трупы на улицах, в темных закоулках, в садах да и вообще везде, где живут люди. Трупов было не больше и не меньше, но каждый раз мы с ужасом ждали известий о гибели нового эсо. Но все было тихо. Роаны держали мир. А все сложности улаживали инут. В эти дни их орден приобрел огромный вес. А мне в голову пришла нехорошая мысль — а, может, это все их рук дело? Ведь теперь, считай, власть в городе в их руках… Или нет?

У меня было время поразмыслить. Во время опасности обостряются все чувства и разум становится необычайно ясным, начинаешь многое замечать и переосмысливать заново. Наверное, впервые я поняла тогда, что наш Эшхарин — не пуп земли, и все, что происходит "где-то там" на самом деле не так уж и далеко и все же касается нас. Это было неприятно. Раздражало, поскольку явно вело к перемене привычного и уютного в какой-то мере жизненного уклада.

Кораблей приходило все меньше — разве что с островов Эку. На севере шла война. Таргаринский флот сцепился с имтеранским, на юг ходу не было. У Кальмейна море, говорят, напоминало садок с бешеными муренами. Из Ильвейна, как всегда, приходили сухопутные караваны и речные суда, но их было меньше, да и на границах, говорят, баринах приказал держать кордоны, чтобы война не расползлась и по нашей земле. По земле высших, земле эшхаринам. Мы еще помнили войны. Двух сотен лет не прошло с той поры, когда кланы воевали за главенство в стране. Тогда победили южане, и в Таггване воцарился осененный мечом богов баринах из дома Эльмих. Но это еще не было началом мира. Когда умер баринах, его сменил на престоле младший сын Тавин, а старший, Алькам, был объявлен сумасшедшим. И не потому, как тогда считали, что он был от старшей жены из клана Хамир, от брака по расчету, а действительно потому, что с головой у него было не в порядке. Но что за дело, ежели речь идет о власти… Ну, дальше, понятное дело, снова была война, драка двух братьев, двух клановых союзов. Наши, Таруш и Уллаэ, под сурдинку подгребли под себя Араугуд и стали ждать, чем кончится. Кончилось тем, что Алькам убил Тавина и вернул себе престол. Хорошо, что тогда все северные кланы изрядно выдохлись в войне и не особо наседали на южан. Но зато они получили себе такого баринаха… Говорят, сумасшедшие в некоторых вопросах могут быть чрезвычайно разумны. Алькам был гениален в том, что сумел подгрести под себя всех. Кроме юга. Наверное, юг был следующим, но он не успел. Алькам выстроил себе новую столицу, прекрасный и страшный город Эшхет, в котором провозгласил себя богом. А богу можно все. Это был утонченный бог, любивший все прекрасное и изысканное. Утонченный убийца, кровавый эстет. До сих пор о мертвом городе Эшхет рассказывают такие ужасы, что перед ними бледнеют даже страницы хроник. Этот говоривший только на старом языке государь не мог жить, не увидев хотя бы раз в день чьей-нибудь изощренной смерти или пытки. Кончилось тем, что к нему подослали эсо из клана Карраш, который и прирезал государя — тот умирал утомительно-долго, потому, что эсо медленно выпускал из него кровь, а этот коронованный кровосос смотрел на то, как ей наполняется изящный, по его вкусу, хрустальный кувшин. Говорят, он визжал и молил, унижался до невозможности, но никто не пришел к нему на помощь. Труп его так и остался там гнить, непогребенный, а кровь его принесли матери убитого Тавина. Вот тогда Карраш и посадили на престол сына двоюродного брата погибших баринахов от женщины своего клана. Наши южане повели себя разумно. Выказали покорность, но явились с такой свитой, что стало ясно — такому северу с таким югом воевать не под силу. Потому Араугуд стал как бы второй столицей. Здесь сидит хин-баринах, родич баринаха, мы исправно платим щедрую дань и поставляем воинов в общее войско, но Араугуд — наша вотчина. Иначе будет, в лучшем случае, два Эшхарина, а в худшем — баринах из Таруш или Уллаэ. А вдруг убийства эсо… Нет, лучше не думать. Не может же государь быть таким дурнем? Говорят, он неглуп… Может, именно поэтому?

Таргаринские суда приходили теперь с запада. Как еще только хин-баринаху удавалось не допускать кровопролития между военными моряками Ильвейна, Имтеры и Таргарина? Мы были как бы в стороне от этой войны. Говорят, посольства обеих стран пытались притянуть нас на свою сторону, но баринах давал уклончивый ответ и тем, и другим. Надолго ли? Мы — народ торговый, но воевать еще не разучились. Неужели придется? Араугуд был куда тревожнее, чем раньше… И вот эти непонятные убийства… Хоть повесься! Говорят, что от такого мучительного незнания с ума как раз и сходят. Так что я очень даже понимала Маххати. А иногда я просто с невероятной легкостью выделяла на улице из толпы эсо — по тревожному взгляду, по затравленному виду. Да, наверное искусство скрывать чувства требует куда большего опыта, чем был у нас, у молодых. Долгий страх ломает даже нас.

Ко мне в лавку заходили разные люди. Даже чужеземные купцы и воины — надо же, как прославилась! Некоторые, правда, пытались купить не снадобья, а самое меня. Но Кхеву, мой слуга, имел вид до того угрожающий, что мало у кого хватало духу зайти дальше несмелого флирта. Лучше всего шли мои средства для мужской силы — из той самой рыбки, будь она неладна…

Цены на таргаринское серебро и янтарь сильно подскочили — теперь их корабли делали большой крюк и приходили с запада, а не с востока. И ладьи их по рекам больше, естественно, не приплывали. Не было и знаменитых салланских коней, и прославленного ильвейнского сукна, и пшеницы было мало. А уж о доспехах и оружии говорить нечего — только керемские, а таких тут полно, разве что вычурностью взять можно…

В Араугуде стало больше стражей, за вооруженные драки могли и повесить. Впрочем, чужестранцев не вешали, а сажали в башню. Но это не останавливало невиданной ранее ненависти. Таргаринцы, имтеранцы и ильвейнцы смотрели друг на друга как бешеные быки, в харчевнях рядом друг с другом не садились, на приемах не разговаривали, а при любом удобном случае так и норовили вцепиться друг другу в глотку. А уж сколько дряни друг о друге говорили! Мне самой пару раз приходилось вышвыривать особо рьяных ругателей из лавки.

Помню — в то лето я словно с цепи сорвалась, покупая себе всякие роскошные ткани, украшения, ароматы и притирания. Зачем — кто знает? Львиная доля потом досталась Оемаи. Однако Кайаль успел увидеть меня во всей этой роскоши, когда вернулся из обители.