Желание и наслаждение. Эротические мемуары заключенного - Луис Мендес

Мы часами изучали философию, всемирную историю, историю Бразилии и потешались над ошибками, которыми изобиловали книги. К нам примкнул некто Абéл, получивший восемнадцать лет и уже отсидевший семь. Он славился примерным поведением и готовностью всегда прийти на помощь. Но была у него одна слабость – никогда ему было не пройти мимо новой попки. Своей цели он настойчиво добивался. Но никого не обижал. Умел быть благоразумным. Не знаю, почему, но, увидев Абела и Рику вдвоем, я заметил, что их что-то связывает.

Абел усердно посещал наши занятия, которые благодаря ему стали еще интереснее. У него была большая тяга к учению. Я понял быстро и без слов, что он неравнодушен к Рику. Тот тоже оказывал Абелу знаки внимания. Месяца через два Абел признался в своей страсти. По его словам, страсть его поработила. Он попросил меня поговорить с Рику и прозондировать почву. В самом деле, я больше дружил с Рику, чем с Абелом, хотя и Абел мне нравился. Я пообещал поговорить с Рику без обиняков, да так и сделал. Однако на пути у моего друга возникла серьезное препятствие. Абел заявил, что он активный и ничего другого не признаёт. Рику, с присущей ему предусмотрительностью, поговорил с теми, кто давал Абелу. Он бы с большим удовольствием вступил с ним в связь, но ему совсем не хотелось слышать: «Это мне не нравится», «Этого я не делаю». Или всё, или ничего!

Когда Абел слушал меня, он весь покрылся путом, и на лице у него отразилась мука. Ему не хотелось отвечать сразу, согласен он или нет. Эта мысль казалась ему невыносимой.

Признаюсь, что меня несколько беспокоила естественность Рику. Он ни о чем не тревожился и спокойно ожидал, какое решение примет Абел. Я спросил его о прежних связях, и он ответил, что у него было пару раз с мужчинами, но он предпочитает женщин. Кончать в кулак ему осточертело. Абела он находил внешне и внутренне привлекательным и был бы не прочь вступить с ним в связь.

Насколько я помню, Абел крепился месяца два, но оказался не в силах совладать со снедающей его страстью.

Через несколько лет Абела выпустили, но разрешили приходить на свидания. Так что они не расставались. Но к тому времени в тюрьму стали пускать женщин, и Рику потянулся к ним. Не прошло и года, как он завел любовницу. Абел с горя запил и умолял его не порывать отношений. Несколько месяцев Рику метался между Абелом и любовницей, но потом, решительно порвав с Абелом, он больше с мужчинами контактов не имел. Об Абеле мы больше ничего не слыхали.

Другая поучительная история связана с одним моим товарищем по безумствам и безрассудствам, приведшим к страданиям, уголовному преследованию и приговорам, по которым я по сей день за решеткой. Звали его Бáла. С тюрьмой он спознался чуть ли не с детства. Не раз побывал в колонии для несовершеннолетних, откуда неоднократно сбегал.

Был он чернокожий, малого роста и коренастый. Лицо было испещрено шрамами. Мутные глаза глядели угрожающе. Он отличался грубостью, вечно был всем недоволен и все время докучал окружающим. В жизни ему не везло едва ли не с пеленок. Преодолеть своих комплексов и предубеждений ему не удавалось.

Жил он в центре города Сан-Паулу. Все время слонялся по улицам с ватагой детей и подростков, каких и теперь можно встретить на городских площадях, где они нюхают клей и курят «травку».

Уличные законы распространялись и на малолетних. Сексуальность коснулась и подростков, и детей. В местах лишения свободы наблюдались вспышки сексуальности, причем в весьма агрессивной форме. Случались изнасилования и прочие безобразия. Сильнейшие постоянно притесняли более слабых.

В обстановке разврата и насилия формировалась сексуальность Балы. Став гомосексуалистом, он неоднократно подвергал себя опасности. Несколько раз на него нападали, и причиною было его половое поведение.

Из-за тех безумств, о которых я упоминал, из-за юношеских правонарушений мы оказались заживо погребенными за тюремными стенами. Я многому научился от разных людей, в том числе от замечательной женщины, которую любил. Книги меня спасали и спасают поныне, благо спасение – это ежедневный процесс. Любовь меня воспитала и придала жизни смысл; она указала мне путь, сама став истинным путем. Мы – и путь, и путники, как сказал философ.

Бала по-прежнему оказывался втянутым в скандалы и переполохи, связанные с педерастией, со стремлением овладеть и покорить тех, кто его привлекал. Раза три он и меня вовлекал в свои заварухи. Приходилось спасать его от верной смерти. В конце концов я поссорился с моими товарищами, обиженными им. Когда до меня дошло, что он тянет меня в яму, в которой очутился сам, я решительно порвал с ним.

Все это не могло остаться без последствий. Его перевели в тюрьму города Аварé, тоже в штате Сан-Паулу.

Известия оттуда я получал через товарищей. Ничего у него в жизни не изменилось. Ничто не могло его удержать, даже самоотверженность матери, которая все время навещала его в тюрьме.

Он был в связи с каким-то парнем. Трудно сказать, но думаю, что ему это нравилось. Так, по крайней мере, казалось, хотя скандалы и беспорядки продолжались.

Они с дружками пытались убить кого-то из заключенных. Ничего у них не вышло, и они, понятное дело, угодили в карцер. Тот, кого хотели убить – звали его Нанику – был, как мне стало известно, не лыком шит. Нужно было ожидать мести. По неписаным тюремным законам, он имел на это полное право. А Нанику, несмотря на тщедушное сложение, был очень силен и решителен. Как говорится, откуда что берется! Жажда мести удвоила силы.

Здесь, в тюрьме Сан-Паулу, я ничего не мог поделать. Будь моя воля – поговорил бы с пострадавшим. У меня с ним были приличные отношения, так что я мог бы попросить, чтобы он не посягал на жизнь моего знакомца. Но расстояние между нашими тюрьмами было слишком велико и, скорее всего, непреодолимо. На карту была поставлена репутация. Если он не будет действовать решительно, то потеряет всякий авторитет в криминальной среде. На него могли бы напасть еще раз. Я стал ожидать дальнейших событий.

А события последовали неожиданные. Новость была словно гром среди ясного неба: Бала покончил с собой. Это, безусловно, было самоубийство, поскольку он был один в камере. Потрясенный, я ожидал новых известий. Мы вместе терпели издевательства полицейских, и наши пути частенько пересекались чуть ли не с детства. Несмотря ни на что, я его уважал.

Правда оказалась еще нелепее, чем известие о его смерти. Один наш общий друг, которого доставили в Сан-Паулу для дачи показаний, разыскал меня, чтобы рассказать, как было дело. Они действительно были в близких отношениях. Вместе ходили на прогулку в тюремный двор, вместе работали в огороде и жили в одной камере. Месяца три они составляли самую страстную пару во всей тюрьме. У одних это вызывало зависть, у других – порицание; даже у ближайших друзей их поведение не вызывало сочувствия, и никто их не поддерживал. Сплошные предрассудки! Поэтому они стремились уединиться и жить только друг для друга.