Желание и наслаждение. Эротические мемуары заключенного - Луис Мендес

Когда Нанику, поддерживаемый паханами, пытался действовать, они заключили договор. Договор о смерти. Только смерть должна их разлучить. Кто посмеет посягнуть на их союз, того ждет страшное возмездие. Они будут бороться, не щадя жизни, чтобы только быть вместе. На пути у них встал Нанику. А поскольку он предъявил ультиматум, они решились на крайние меры и, вооружившись мотыгами, напали на него.

Они бы точно его убили, если бы его друзья не поспешили на помощь. Теперь они были обречены на смерть. Многие друзья Нанику были возмущены, что нападавшие показали себя подлыми трусами: напали вдвоем на одного, да еще на безоружного. По выходе из карцера им предстояло держать ответ перед всеми заключенными. В отчаянии они решили выполнить договор и ночью покончить с собой.

Утром охранник, обходя камеры, обнаружил Балу, висящего на полоске материи, привязанной к решетке. У другого парня не хватило мужества поступить так же (хотя где здесь мужество, вопрос спорный), и он спросил охранника, что с Балой. Воображаю его реакцию, когда он узнал, что его партнер и вправду наложил на себя руки.

Глава 8

Недоступная женщина

Я вожделел эту недоступную женщину. Она была замужем, слыла верной женой и заботливой матерью. Восхищение, которое она пробудила во мне, родилось из уверенности, что она верная супруга и готова на всё ради семьи. И это первоначальное восхищение, которого я даже не ожидал от себя, переросло в любовь. Перепады моих чувств были необъяснимы. Ее самоотверженность трогала меня до слез.

Ее стремление к самосовершенствованию очаровывало меня, но ей не хотелось заниматься этим в одиночку. Она предложила мне учиться вместе с нею. Выражала готовность присылать мне материалы, которыми пользовалась для изучения литературных течений. Она страстно любила бразильскую литературу.

Я видел в ней лишь женщину. Она же вела себя только как учительница. И изящество, отличавшее ее письма, воспитание и искренность поставили заслон моим эротическим фантазиям. Нужно было подняться до ее уровня. Невозможно было столь любить ее и не отдаваться целиком тому добру, которое она предлагала мне. Так я и сделал, потому и принял ее предложение учиться вместе. Например, она предложила изучить всё творчество Эрику Верисиму.[1] Из его книги «Далекая музыка» я взял для нее прозвание, которое помню и сейчас, двадцать три года спустя – принцесса Фигу-Бишаду. А она прозвала меня Лесным Котом.

Страсть моя была глубокой. Я вожделел ее всем своим существом. И хотел стать таким, каким она хотела видеть своего товарища. Муж не проявлял ни малейшего интереса к занятиям жены и к ее стремлению к самосовершенствованию. Я был ему эгоистически признателен. Это был мой шанс, хоть я и подумал, что не смогу им воспользоваться. Но к тому немногому, что мне было доступно, я стремился всей душой. Шли месяцы, и дружба наша крепла.

Мне было двадцать два года. Ей – на пять лет больше, чем мне. Пять лет было ее сыну – милому мальчику с черными и гладкими, словно у маленького индейца, волосами. Мне он очень нравился. Она без устали рассказывала о его шалостях. Сын был ее продолжением, а я обожал всё, что имеет отношение к ней. Даже мужа – за то, что он любил и уважал ее. Никогда я не смотрел на него как на соперника, хотя изнывал от ревности, ясное дело! Представлять, как он обладает ею, сводило меня с ума. Я старался гнать от себя такие мысли. В конце концов, начитавшись стихов, которые она мне присылала, я признался ей в любви. Она восприняла это очень непринужденно. Не довольствуясь этим, я безумно захотел описать в письме свои эротические фантазии. Действительно, она была для меня всем. Признаюсь, что ждал ее ответа с некоторым беспокойством. У меня были серьезные опасения. А если она не захочет после этого дружить со мной? А если не одобрит моих откровений? От страха потерять ее я даже расплакался. Ее ответного письма я никогда не забуду. Она соглашалась разделить мою любовь и желание. Рассудила, что пока у меня нет любовницы, мои устремления вполне естественны. С тех пор я стал получать уроки отношений между мужчиной и женщиной. На все вопросы она отвечала правдиво и доброжелательно. С ее помощью я вернулся в детство и поведал ей все мои проделки и шалости. На все она отвечала со здравым смыслом и безупречной логикой. Я спокойно и не спеша представил ей весь арсенал своих сомнений и жажду знания. Долгие месяцы я постигал, что секс – природная творческая сила.

Мы углубляли наши дилогии в длинных письмах. Моей ненависти она противопоставляла свою любовь, пыталась выявить причины моего бунтарства. Она опровергла весь комплекс вредоносных и ошибочных идей, сложившийся у меня в голове. Когда я готов был впасть в отчаяние, она вселила в меня надежду. Я просто не верил, что бывают по-настоящему честные люди. Искренность, с которой она обращалась со мной, была для меня настоящей новостью. Как же ее не любить? Ее готовность обучать меня всему, ее внимание ко мне – все это меня просто перевернуло. Вся моя прошлая жизнь утратила смысл, и я полностью отдался своей любви. Мне очень нравилось, что она руководит мною. Несмотря на кротость и превосходное воспитание, она была довольно строгой. Иногда у меня с ней возникали трудности. Малейшая оплошность была сурово порицаема. Я приходил к выводу, что я совсем не такой, каким себе кажусь.

Жизнь у меня изменилась. Кто-то, видимо, любил меня, коли украсил мою жизнь присутствием такой женщины. Я был словно подросток, перестраивавший свое мировоззрение. Ах! Я ее любил! И как любил! Доходило до того, что если я переставал хоть на минуту думать о ней, то начинал плакать или целовать воздух, как дурачок.

Когда я получил ее первую фотографию, мне стала невыносима мысль, что она существует, что она далеко и что она замужем. Я увидел смуглую, прекрасно сложенную женщину – просто чудо! Этот снимок я всегда носил с собой, показывал ближайшим друзьям. Благоговейно целовал ее портрет.

Первая моя встреча с ней стала величайшим событием всей моей жизни. Она работала школьной учительницей, и во время каникул сделала всё, чтобы приехать из Рио-де-Жанейро в Сан-Паулу. Сеньор Жилбéрту Айéлу, наш друг, добился, чтобы нам в порядке исключения разрешили свидание в один из будних дней. Будет спокойнее, да и обстановка получше. За три дня я дрожал при одной лишь мысли о свидании. Желание было так велико, что схватывало живот. Накануне я не мог заснуть. Но, «если ты придешь в четыре, то в три я уже буду счастлив», как сказано в «Маленьком принце» Сент-Экзюпери. Рано утром я принял ледяной душ и облекся в чистую, хорошо проглаженную одежду. Это была арестантская роба, которую я выпросил у товарища, чтобы лучше выглядеть.