Предводитель волков. Вампир (сборник) - Александр Дюма

– Вы хотите сказать, что даже если по-прежнему будете бедны, Анелетта?

– Как? Неужели любовь и дружба богатых на обол дороже любви и дружбы бедных? Когда я ласкаюсь к бабушке, когда она сажает меня на колени, обнимает слабыми, дрожащими руками, когда ее доброе морщинистое лицо прижимается к моему, когда я чувствую, что по ее щекам катятся слезы умиления, то тоже не могу удержаться и плачу. И эти слезы, господин Тибо, такие легкие и нежные, каких не бывает, уверяю вас, ни у одной госпожи или девицы, будь она королевой или дочерью короля. И это притом, что мы с бабушкой самые обездоленные создания в округе.

Тибо слушал, не отвечая и пребывая в своих мечтах – мечтах, свойственных честолюбцам. Но порой эти честолюбивые мечты прерывались непонятными ему самому приступами удрученности и разочарования.

Он, который часами наблюдал, как по лестницам поднимаются и спускаются прекрасные знатные дамы двора его светлости герцога Орлеанского, он, который ночи напролет заглядывал в стрельчатые окна главной башни замка Вез, сверкавшей праздничными огнями, теперь спрашивал себя, а стоит ли то, к чему он так стремился – благородная дама и роскошное жилище, – жизни под соломенной крышей с этим милым и прекрасным существом, которого люди звали Анелетта-ягненок.

Действительно, эта славная девушка была так мила, что графы и бароны их края, несомненно, позавидовали бы ему.

– Анелетта, а если бы, например, – сказал Тибо, – к вам посватался такой человек, как я, вы бы согласились?

Мы уже говорили, что Тибо был видным парнем: у него были красивые глаза и черные волосы, да и из путешествия по Франции он возвратился не простым рабочим.

Впрочем, быстро привязываешься к людям, сделав им добро, а Анелетта, по всей вероятности, спасла Тибо жизнь, потому что Маркотт бил его так сильно, что несчастный умер бы раньше, чем снес назначенные ему тридцать шесть ударов.

– Да, – ответила она, – если бы он был добр к моей бабушке!

Тибо взял ее за руку.

– Хорошо, Анелетта, – сказал он, – мы вернемся к этому разговору, и в ближайшее же время, дитя мое.

– Как вам будет угодно, господин Тибо.

– Вы клянетесь крепко меня любить, если я женюсь на вас, Анелетта?

– А разве можно любить кого-то другого, кроме мужа?

– Не в этом дело. Мне бы очень хотелось, чтобы вы дали хоть какую-то клятву, что-то вроде: «Господин Тибо, я клянусь не любить никого, кроме вас».

– К чему клятва? Честному парню довольно обещания честной девушки.

– И когда же свадьба, Анелетта? – спросил Тибо, пытаясь обвить рукой талию девушки.

Но Анелетта тихонько высвободилась.

– Приходите представиться моей бабушке, – сказала она, – это ей решать. А сегодня вечером довольствуйтесь тем, что помогите мне уложить собранный вереск. Уже поздно, а мне еще предстоит пройти около лье до Пресьямона.

Тибо помог девушке разместить ветки и проводил ее до ограды Бильмона, то есть до того места, откуда виднелась колокольня ее деревни. И там он так упрашивал Анелетту, что она позволила поцеловать себя в знак будущего счастья.

Смущенная этим единственным поцелуем куда больше, чем двумя поцелуями барона, Анелетта ускорила шаг – несмотря на вереск на голове и на то, что эта ноша выглядела довольно тяжелой для столь хрупкого создания.

Тибо некоторое время провожал взглядом удаляющуюся Анелетту. Прекрасные руки очаровательной девушки, придерживающие ношу на голове, открыли ее талию и, казалось, подчеркнули гибкость и девичью грацию. Ее тонкий силуэт восхитительным образом вырисовывался на фоне неба.

Наконец под восхищенными взглядами Тибо девушка добралась до первых домов селения и неожиданно скрылась за складкой местности.

Башмачник вздохнул и на мгновение погрузился в размышления. Этот вздох вырвался из груди его вовсе не от приятной мысли, что это доброе и очаровательное создание может принадлежать ему.

Нет. Он желал Анелетту, потому что Анелетта была юна и прекрасна, а в ущербной природе Тибо было желать всего, чего мог бы пожелать другой. Он покорился этому желанию под впечатлением сердечности, с которой она разговаривала с ним.

Однако образ Анелетты занимал его ум, но не сердце. Тибо не был способен любить так, как дóлжно, так, как бедняк любит такую же бедную девушку, – ничего не выгадывая, ни о чем не мечтая, кроме как о том, чтобы ему платили за любовь любовью.

Нет, здесь все было наоборот: по мере удаления от Анелетты он словно удалялся от своего доброго гения. Тибо чувствовал, как в душе вновь зашевелились завистливые желания, которым он был столь сильно подвержен.

Он вернулся домой поздно ночью.

Глава 4

Черный волк

Первым делом Тибо позаботился об ужине, хотя и очень устал. За день произошло много неприятного, к тому же голод все ощутимее давал о себе знать.

Ужин был вовсе не таким вкусным, как тот, о котором мечтал Тибо, охотясь за ланью.

Но, как мы уже сказали, лань он так и не убил, а не на шутку разыгравшийся аппетит заставлял его ощущать вкус ее мяса в краюшке черного хлеба.

Едва Тибо приступил к скудной трапезе, как услышал, что коза – кажется, мы упоминали, что у него была коза, – отчаянно заблеяла.

Он подумал, что она уже кричала после ужина и, взяв под навесом охапку свежей травы, понес ей.

Как только он открыл дверь стойла, коза выскочила так стремительно, что едва не сбила хозяина с ног. И, не остановившись перед кормом, который ей принес Тибо, помчалась к дому.

Тибо бросил сено и пошел за животным, чтобы возвратить ее в стойло. Но это было совершенно невозможно. Ему пришлось применить силу, но всем его усилиям бедное животное сопротивлялось так отчаянно, как это могла делать только коза: она пятилась и упиралась, приседая на задние ноги, а башмачник пытался тащить ее за рога.

Побежденная в этой борьбе коза в конечном итоге была водворена в стойло. Но, несмотря на обильный корм, который принес Тибо, она продолжала испускать жалобные крики.

Раздраженный и не на шутку заинтересованный башмачник во второй раз оторвался от еды и осторожно открыл стойло, чтобы коза не могла прошмыгнуть снова.

Затем он принялся шарить руками по всем уголочкам и закоулочкам, чтобы понять, что могло так ее напугать. И вдруг его пальцы нащупали густой теплый мех какого-то животного.

Тибо не был трусом, но и он растерялся. Он резко отступил назад, вернулся в дом, взял лампу и снова пришел в стойло.

Лампа едва не выпала у него из рук, когда он признал в животном, так напугавшем козу, лань барона Жана: ту самую, которую он преследовал, которую потерял, которой так хотел завладеть именем дьявола, если не вышло сделать это именем Бога, лань, которую не смогли взять собаки и которая в конце концов стоила ему стольких побоев.