Формула гениальности - Шокан Алимбаев

6

Баяна выписали в обед. Сняв больничную униформу, он сразу почувствовал себя другим человеком. Попрощавшись с двумя молодыми людьми, поселившимися в палате вместо выписанных накануне больных, он с чувством обновленности и приподнятости от ладной и модной одежды бодро шел к Наркесу, ожидавшему его в коридоре, беседуя с сухощавым человеком среднего роста, броско одетым, лет тридцати семи-восьми. Баян подошел к стоявшим, поздоровался с собеседником Наркеса, но тот не обратил на него никакого внимания. «Один из сотрудников»,

– подумал юноша и, чтобы не мешать коллегам, отошел немного в сторону.

– Говорят, сражение при Аустерлицах произошло вчера в стенах Академии, – шутливо произнес незнакомый Баяну человек. Худощавое лицо его с добродушной улыбкой было очень подвижным и выразительным.

– Не Аустерлицы, а скорее Бородино, – в том же шутливом тоне, улыбаясь, сказал Наркес.

– Я имею в виду Аустерлицы для старого генерала. Для Сартаева. Никак не может старик угомониться. И на пенсию не хочет упорно идти.

Наркес промолчал.

– Зря ты не пошел на это место, когда тебе предлагали его. И нам было бы лучше. У нас был бы свой человек в Академии и в отделении…

Наркес пожал плечами, как бы говоря «кому это нужно».

– Я думаю, – продолжал, улыбаясь, сухощавый собеседник, – что бороться с тобой – это чистое безумие. Но как это внушишь старику? – Он тут же перешел на серьезный тон. – Самое верное в этой ситуации – это не обращать внимания на каждую чепуху и все будет о'кэй. Ну, ладно, я пошел.

Простившись, сухощавый человек направился по коридору дальше.

Проезжая по улицам города, юноша, как и в первый раз, когда Наркес привез его в клинику, с огромным внутренним восхищением, которое он скрывал хорошим чувством такта, разглядывал машину. С низкой посадкой, она была раза в полтора длиннее всех обычных легковых машин. Линия капота стремительно взлетала вверх, плавно переходила в верхнюю часть салона и, так же плавно опустившись, резко падала вниз к задней части машины. Восьмиместный салон был необычно широк и комфортабелен. Помимо приборов, в передней стенке под ветровым стеклом находились радиоприемник, принимающий передачи из всех столиц мира, цветной телевизор, видеофон. На последней шкале спидометра стояла цифра 280. Из разговоров студентов в университете Баян знал, что машин новой марки «Балтика» в городе только две. Ребята, знавшие толк в машинах, утверждали, что в кабине помимо всего есть холодильник, в котором можно хранить все необходимые в дороге продукты, воды, соки, напитки. Но сколько Баян ни смотрел, он не смог увидеть его дверцы. «Мощная машина, – думал он про себя. – Совсем недавно передавали, что она будет пущена в серийное производство. Неужели успели выпустить первую партию или это одна из экспериментальных? Что ж, если бы это даже была одна из экспериментальных машин, то он, Баян, не удивился бы, – Юноша бросил беглый косой взгляд на Наркеса, быстро и уверенно ведущего машину, на его броскую и утонченно артистическую внешность, и продолжал свои размышления.

– Лауреат Ленинской и Нобелевской премий, один из самых знаменитых людей Союза… Труды его переведены на многие зарубежные языки. И не такую машину может себе позволить, если захочет…» За разными мыслями он не заметил, как они приехали.

С широкого, запруженного машинами и людьми проспекта Наркес свернул на тихую улицу с живописной аллеей посередине и, через некоторое время свернув снова, въехал во двор большого четырехэтажного дома с тремя подъездами. У среднего подъезда остановил машину. Вдвоем поднялись на третий этаж, подошли к массивной светло-желтой двери. Наркес нажал кнопку звонка. Через минуты две дверь отворилась и на пороге показалась невысокая полная пожилая женщина. Увидев сына с гостем, она приветливо улыбнулась. Войдя в квартиру, Наркес обратился к матери:

– Мама, это Баян, о котором я тебе говорил…

Юноша почтительно и с благоговением пожал руку матери великого ученого.

– Здравствуй, айналайн… Баянжан – это ты, оказывается. Ну, как самочувствие, балам? Раздевайся, проходи, пожалуйста.

Что-то удивительно простое было в ее словах, в ее манере держать себя, во всем ее облике.

Повесив пальто и шапку на вешалку, Баян слегка оглянулся по сторонам. Он никогда не предполагал, что могут быть такие большие квартиры. Необычно широкий и длинный коридор заканчивался двумя санузлами и ванной. Правая стена коридора от входной двери до первой комнаты метров на пять была облицована зеркалом от пола до потолка, который был очень высоким. Паркетный пол был выстлан двумя огромными красными коврами.

Баян вместе с Наркесом прошел в просторный зал, одна стена которого на всю длину была сплошь застеклена окнами. Отсюда же высокая застекленная дверь вела на большую лоджию.

Посреди зала стоял массивный стол светло-желтой полировки с тончайшей золотой росписью на зеркально отражавшейся поверхности и с золотыми фигурами на резных ножках. Вокруг него стояло множество резных стульев с высокими спинками и желтой бархатной обивкой.

Две стены зала занимали высокие книжные шкафы из красного дерева. На них стояли диковинные статуэтки. В глубине комнаты, в углу, со стороны окна и рядом со шкафами на бронзовой подставке высилась огромная голова Наркеса, изваянная скульптором из мрамора. У противоположной стены стояли золоченные сервант и комод. Над ними на стене было изображение танцующего четырехрукого бога Шивы, обрамленное кольцом. Весь паркет на полу был застлан толстыми светло-розовыми коврами со сложными орнаментами. Ноги при ходьбе утопали в них, и Баян с непривычки чувствовал себя немного неуверенно. Не успел он окинуть взглядом комнату, как до его слуха донесся слабый серебристый звон колокольчика. Юноша не мог определить, откуда он доносится.

– Ты будешь жить у нас месяца полтора-два, пока у тебя не пройдет кризисное состояние. Не стесняйся. Располагайся, как дома, – сказал Баяну Наркес и, чтобы юноша не чувствовал себя отчужденно в новой для себя обстановке, повел его в другие комнаты.

Дверь соседней комнаты была из толстого резного стекла, Наркес открыл ее, и Баян попал в какой-то неведомый, фантастический мир. Все четыре стены в комнате были облицованы зеркалом. В каждом углу стояло по черной прекрасной статуе в рост человека. Сделаны они были, вероятно, из мрамора или из черного эбена. Посреди комнаты возвышался небольшой фонтан, сложенный из редчайших цветных камней. Невысокий серебристый султан воды, рассыпаясь мельчайшими брызгами, омывал камни, заставляя их сверкать всеми цветами радуги. Зеркальные стены, отражаясь друг от друга, создавали иллюзию бесконечности размеров комнаты, множественности фонтанов и черных высоких статуй.