Три года - Владимир Андреевич Мастеренко

Нос Вали опять сморщился, но в голосе девушки не звучало ничего обидного для Виктора, а только сочувствие:

— Я почему-то так и думала… Когда я слушаю пятую симфонию, мне хочется сделать что-нибудь необычайное, очень хорошее, всё мелкое и грязное отлетает, а остаётся одно чистое и светлое…

Виктор вспомнил замечание Маргариты о серьёзной музыке и поглядел на ложу с правой стороны сцены: она была пока пуста.

— Я плохо знаю, Валя, — проговорил Виктор, — не только пятую симфонию, а вообще классическую музыку. Но я очень хочу её знать. Правда!..

Валя серьёзно посмотрела на Виктора:

— Хотите — я помогу! Давайте ходить на симфонические концерты. По понедельникам вечером — вы можете?

— Конечно, — вырвалось у Виктора.

— Ну вот, со следующего понедельника и начнём, — в голосе Вали появились учительские нотки.

Снова начала гаснуть люстра, и только в этот момент в директорскую ложу вошла Маргарита, а за нею знакомая фигура в сером костюме. Игорь Студенцов? Маргарита окинула взглядом зал, но Виктор, конечно, не махнул ей рукой…

Звуки оркестра, голоса артистов, яркие краски декораций, Валя, чуть откинувшаяся на спинку кресла, одной рукой сжимающая программу, а другой перебирающая крошечные бусы на шее, — всё слилось в этот вечер для Виктора в один волнующий поток впечатлений…

Из театра возвращались пешком. Хотя Валя жила далеко, ехать на трамвае она отказалась: ей хотелось пройтись. И это ещё больше обрадовало Виктора: значит, ей не было скучно с ним, она не стремилась расстаться с ним поскорее.

Хмурая по-осеннему ночь была тихой и дружески-безучастной к ним обоим. Шаги гулко отдавались на асфальтовой мостовой.

— Расскажите о себе, Виктор, — попросила Валя.

— О себе?

— Ну да, обо всём, ведь я вас так мало знаю…

Виктор знал, что такой разговор состоится, и готовился к нему, но не смог сразу начать его. Постепенно, однако, он нашёл тон и выложил без утайки душу, рассказал о своей, не такой уж богатой событиями жизни. Единственное, о чём он не говорил, — это о своём отношении к Вале.

Девушка слушала его молча и ни разу не улыбнулась, хотя Виктор, повествуя о жизни с Далецкими, шуткой старался сгладить самые острые углы. Когда он кончил. Валя тихо промолвила:

— Да, так бывает… Бывает, — повторила она и повернулась к Виктору: — А вы хороший, Витя…

Виктор вздрогнул: Валя впервые назвала его так.

— Скажу правду: вы мне не понравились сначала, — продолжала Валя. — Какой-то самоуверенный, хвастливый… Но это же всё напускное. Не надо больше так, Витя, — вдруг просительно сказала она. — И очень хорошо, что вы признались о пятой симфонии…

Виктор, понимая, что этого не надо делать, всё же задал Вале вопрос, который не мог не задать:

— Что у вас… с Сергеем?

Валя мотнула головой, как бы стараясь избавиться от назойливой мухи:

— Мы поссорились с ним… очень поссорились, и так нехорошо. Не знаю, может быть, насовсем. И не знаю тоже, кто виноват — я или он. Наверное, вместе… Но больше не будем об этом, ладно?..

Длинный путь оказался неожиданно коротким. И вот они остановились возле подъезда многоэтажного дома. Валя стояла молча, молчал и Виктор. Он глядел на неё, и Валя глядела на него. Виктор почувствовал, что молчание катастрофически затягивается, что оно уже само по себе о чём-то говорит. Они стремительно мчались вперёд, эти секунды молчания, и наступил вдруг момент, когда Виктор непроизвольно и едва заметно, может быть, на сантиметр, придвинулся к Вале, и Валя не отодвинулась, но в следующую же секунду Виктор понял, что мгновение пролетело мимо, и дрогнувшим голосом сказал:

— До свидания…

— Счастливо, — спокойно ответила Валя и прибавила: — До понедельника…

День радости

Нередко люди, сами сознавая нелепость примет и предрассудков, столкнувшись с ними, в глубине души не то, что верят в них, но испытывают какую-то неловкость. Вполне здравомыслящий человек всё же досадует, когда навстречу ему идёт женщина с пустыми вёдрами, и, стыдясь самого себя, цыкает на кошку, стремящуюся перебежать ему дорогу, — причём кошка обычно всё-таки успевает перебежать.

Человек поживший мог бы на месте Виктора с некоторым суеверным страхом отнестись к тому, что всё начало слишком просто и легко ему даваться. Но Виктор, которому не было ещё полных двадцати лет, не задумывался над такими проблемами. Наоборот, он быстро привык к этому и от каждого нового дня ждал большего, чем от предыдущего.

С этой точки зрения понедельник, числящийся наряду с пятницей тяжёлым днём, складывался для него очень удачно во всех отношениях. Прежде всего — дома…

О поступлении на работу в редакцию Виктор сообщил тёте Даше в субботу, когда истёк месячный срок его испытательного стажа. До этого он просто говорил, что пишет иногда заметки в газету.

В воскресенье к Николаю Касьяновичу собрались его бессменные гости, и Виктор по обычаю был приглашён тётей Дашей за стол. Но неписанная программа приёмов у Далецкого вдруг резко переменилась. Прежде всего Митрофанов, игнорируя Верочку, первым протянул рюмку к Виктору, и Верочка ничуть не была обижена этим. Обращение Митрофанова к Виктору взамен привычного «молодой человек» тоже стало новым:

— Виктор… простите, запамятовал, как по батюшке?

— Васильевич, — поспешно подсказал Николай Касьянович.

— Ваше здоровье… Виктор Васильевич!

Разговор за столом, хотя и остался старым по теме, но приобрёл ощутительный крен в одну сторону.

— Пора, наконец, одёрнуть этого Михайлова! Человек явно не на своём месте! — воскликнул Аркадий Леопольдович, доставая из кармана клетчатый платок и трубно сморкаясь, несмотря на нервное «Кашик!» жены.

— Продраить с песочком! — загремел Митрофанов. — У меня такие фактики насчёт бытового разложения…

— Осветить в печати… Действенная мера. Весьма! — подытожил Николай Касьянович.

— Скажите, у вас работает такой симпатичный, высокий — Студенцов? — прищурив длинные ресницы, всем телом повернулась к Виктору Верочка…

А тётя Даша, счастливо улыбаясь, обозревала всё происходящее.

Самое же главное ожидало Виктора после того, как гости, на редкость не надолго засидевшись, отправились восвояси. Николай Касьянович, подправив галстук и пошагав по комнате, остановился перед Виктором и откашлялся:

— Я… гм… То есть мы… Гм… Одним словом, поздравляя со вступлением на такой, гм… пост…

Красноречие, совершенно очевидно, изменяло Далецкому.

— Не вполне благополучные отношения в доме… — произнёс он и спохватился: — Я ни в коем случае не хочу обвинять в этом…

Он снова запнулся и добавил некстати:

— Весьма!

— Чего же вы хотите, Николай Касьянович? — не вытерпел Виктор.

— Стол, — ухватился Далецкий за спасительную мысль. — Здесь в углу можно поставить письменный стол. Удобная вещь, если нужно написать что-нибудь дома… Весьма…

Тётя Даша, оставшись с Виктором наедине, спросила с той же счастливой