Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
самодержавии и хочет вернуть все что утеряно. Если б это делал Он, быть может многие пошли бы на
встречу, но и то вмешательство всем претит.
Кн[ягиня] Кантакузена (95) у нее бывает. Впечатление и ставит себя мученницей. Разговор только
о злобе людской.
Приехал Ш. Вопрос, отчего Он (96) не едет в Армию (97). Все в Ставке смеются: кто же у нас
Главнокомандующий? (98) Вернулся в Ставку Алексеев (99).
19-е [февраля]. Воскр[есенье]. В Царском [Селе]. Продолжая обсуждать провокации
правит[ельства] по поводу открытия Г[осударственной] Думы подтверждают, что Милюков и группа
рабочих, стоящая во главе работ по обороне, хотели заранее напечатать воззвания для успокоения
умов, в роде того, что написано было Хабаловым (100) и цензура напечатать их воззвания не
разрешила. Напр[имер], была пропущена афиша за подписью (подложной) Милюкова, где рабочих
поднимают на беспорядки. Милюков только, обратившись лично к Хабалову, добился разрешения
напечатать свое воззвание.
Наследник действительно повредил себе что-то, (растяжение в плече). Призванный к нему
д[окто]р Деревянка (101), нашел его завернутым в шубу. «Что это такое?» – «Одежда святого
человека». – «Едва добился, чтобы сняли шубу для исследования». Рассказ идет будто бы в Ц[арском]
С[еле] от самого Деревянки.
21-ое [февраля]. Вторник.
Мая (102) вернулась из Выб[орга]. У Шер[еметевых] подробности о болезни Павла (103). Случай
тяжелый и очень серьезный по определению Карпинского (104). Поздравление Орл[ова]-
Дав[ыдова] (105). В Лазарете – Лили и […] хор дьяконов. – Очень хорошо. Вопрос поднят об огороде.
22-ое [февраля]. Среда. –
23-ое [февраля]. Четверг. Заседание в Мар[иинском] приюте. Все были кроме […], но доехали
кружа, из-за толпы рабочих шумевших у клиники, на Лит[ейном] мосту (106), у вокзала (107). Мы
проехали, не встретив никого, через Самп[сониевский] мост (108), где стояли ряды пустых
трамваев (109). Говорили, что останавливают и высаживают публику. Дочка Альбрехта (110) с няней у
клиники Вилие (111) попала в толчею и спаслась в клинич[еском] саде. Кто-то им кричал: «у!
буржуйки!» В общем однако народ добродушно был настроен. Требовали хлеба. С утра и у нас еле
могли добиться мак[симального] количества, стоя без конца в хвосте. В приюте сестре пришлось
послать санитаров, а то хлеб вырывали из рук женщины. Санитар мне говорит: «Ведь голодные, дают
фунт (112) семейному человеку, с этого сыт не будешь. Возвращаются домой с работы, а есть нечего».
Выехали около пяти, через Лит[ейный] мост. Опять задержка трам[ваев]. На
Лит[ейном] (113) много народу, на мосту на панели тоже. Из трамки публика высаживается и идет
пешком. При начале спуска взвод казаков с пиками. Я высунулась из кареты и говорю кучеру:
«Поверни лучше назад», а публика: «Ничего поезжайте, вас пропустят» – и уговаривали ехать. Так и
сделали и по наб[ережной] Воскр[есенской] (114) доехали спокойно до Орл[ова]-Дав[ыдова]. Конечно
к молебну опоздала. Там ждали наши и за нас волновались, слыша, что на Выборг[ской]
стороне (115) беспорядки. Литейный будто запружен. На
Невский (116) д[окто]р [161] Жемчужников (117) не мог проехать, из-за толпы. Лиля на извощике с
Натальей (118) попала в толпу. Говорит, что страшно не было, толпа благодушная. Боялась только, что
вдруг начнут стрелять. Однако шли спокойно, а за ними спокойно взвод казаков верно на случай
буйства. Говорят, что разгромили две лавки. В 5 ½ час[ов] все разъехались. На улице уже нигде никого
не было.
24-ое [февраля]. Воззвание Хабалова опасное (119) – нынче сказать, мы не виноваты – берите где
есть. Лозинский (120)однако говорил, что у них прислуга так сегодня ничего и не достала. Вчера у нас
бесконечный хвост. Путиловцы (121) и Лейснер (122) прекратили работу за недостатком угля.
Публика стоит и глумится [162] над афишей: где же этот хлеб? По вчерашнему ходили толпы, останавливали трамки и высаживали публику. Когда волна проходила, движение восстанавливалось, т[ак] ч[то] в четвертом часу мы проехали без задержки на 18 № до Литейной [улицы] (123) и там
ходили совершенно беспрепятственно пешком.
Раевские, Ника (124) и др[угие] были в самой толпе, у Ник[олаевского] вокзала (125). Настроение
благодушное, овации войскам, те отвечают поклонами, но кавалерия все же добросовестно расчищает
улицы от толпы, держа пики на перевесе и проезжая так по тротуарам. Насилий не было. Только
пристав какой-то, у Ник[олаевского] вокзала объявлял публике, что они ничего не добьются таким
образом, надо грабить лавки, разнести их несколько, тогда хлеб дадут. Офицер, начальник взвода, его
остановил, обругал и удалил. (Рассказ товарища Раевского, который сам слышал.) На Невском была
толпа, которая кричала: «Хлеба» и «Долой “немку”».
У «немки» все дети в кори (126).
25-ое [февраля]. С утра папа выехал на встречу военно-пленным (127). Панический телефон от
Marie [163], (128) – объявлено военное положение (129), убит у Лит[ейного] моста пристав, бомбой, верно хотели убить команд[ующего] войсками, никого не надо выпускать на улицу. Из Мар[иинского]
Приюта говорят, что ничего спокойно [164].
Телефон к Мордвинову (130). Наружно все спокойно. Действительно отдано распоряжение в
Лит[ейной] части, чтобы не выпускать жильцов и держать ворота на запоре, потому что будут
применять военные действия. Говорят [165] убили пристава на Выборгской [стороне] (131). Солдат из
Мар[иинского] Приюта уверял что у них тихо, но что трамвай задерживают, вынимая какой-то
инструмент, т[ак] ч[то] работать не могут. Через мост пускают только по одиночке.
Из Вартемяг (132) вдруг запрос от Козлова (133), что у Вас случилось? От гр[афини]
Шуваловой (134) говорили, что у барона Мейендорфа ранили даже молодого барона.
Звонили к папа в Собрание (135), где завтракает. Он благополучно принял военно-пленных, едет к
Секретеву (136) и не видит причин, чтобы не ходить по городу.
Все убеждены, что усиленно идет провокация и что сама полиция пугает публику. Вчера тоже
говорил и Дм[итрий] Ив[анович] Толстой (137), в С[анкт-]П[етербургском] районе. Конечно, разговор
коснулся и Импер[атрицы]. «Des personnes qui la connaissent bien m’ont assuré, que c’est une personne dont les idees sont entièrement fausses jusqu’au sens moral» [166].
Папа ездил на Выб[оргскую] сторону, по всему городу до Царск[ого] вокзала (138) – нигде ничего
не видал. Мальчики, на Невском конечно попали в толпу. Масса народу, большинство любопытные.
Воинские части разъезжают по улице и по временам рысью и разгоняют. Видели как, по команде, вынимают сабли и бросаются на публику. Говорят в одном месте стреляли, где то были красные
флаги… Полицмейстера действительно убили.
Днем у нас Гринвальд (139). Не доволен, но страшно боится скомпрометтироваться и никого не
называет. Говорил, что завтра-то именно
