Маленький свободный народец - Терри Пратчетт

— Мы просто шмыг-шмыг свой удел, хозяйка, — сказал шлемоносец.

Когда Тиффани прикрикнула на них, он присел от страха, да так и остался стоять на полусогнутых.

— Нашли место! — возмутилась Тиффани. — Это молочня! Здесь должно быть чисто!

— Гм, он хотел сказать, что они оплакивали свою судьбу, — перевёл жаб.

— Тамушта раз Кралька здесь, нашая кельда* скоро будет слаб-слаба! На кого ж мы останемся? Кто по-за нами будет зырить?

«Кто за нами присмотрит», — мысленно перевела Тиффани. Толпа маленьких забияк, каждый из которых мог бы претендовать на приз за самый переломанный нос, нуждалась, чтобы за ними кто-то присматривал.

Она глубоко вздохнула.

— Моя мама сидит на кухне и плачет, — сказала Тиффани. — И…

«И я не знаю, как её утешить, — добавила она про себя. — Не сильна я в этом. Никогда не могу подобрать слова».

— И хочет, чтобы мой брат вернулся. Гм. Очень хочет. — И добавила скрепя сердце: — Она любит его больше всех.

Тиффани ткнула пальцем в шлемоносца, который испуганно попятился:

— Но сначала вот что. Я не могу больше звать тебя про себя «тот, со шлемом». Как твоё имя?

Фигли дружно ахнули, и кто-то прошептал:

— Точнякс карга! Токо карга так спросит!

Обладатель шлема испуганно поднял взгляд.

— Я — Большой Человек нашего клана, — сказал он. — И моё имя… — он нервно сглотнул, — Явор Заядло Фигль. Токо, пжлста, не пользувай его сиротив мя!

Жаб с готовностью пояснил:

— Они думают, что имена имеют волшебную силу. И держат их в тайне, чтобы никто не мог записать.

— Ах-ха, особливо в о-фи-ци-яль-ных бумагах, — кивнул Фигль.

— В повестках типатого! — добавил кто-то.

— И под словом «разыскивается»!

— Ах-ха, ишшо в счетах и показаниях!

— Ив залоговых описях!

При одной мысли обо всех этих страшных бумагах Фигли бледнели и испуганно переглядывались, ища поддержки.

— Они верят, будто написанное имя обладает даже большей магической силой, — прошептал жаб. — Боятся слов на бумаге. Видишь их мечи? Они начинают светиться голубым, если поблизости появляются законники*.

— Ладно, — сказала Тиффани. — Идём дальше. Я обещаю не писать его имя. А теперь расскажите мне про эту Королеву, которая похитила Винворта. Что ещё за Королева, кем она правит?

— Низзя грить, хозяйка, — ответил Явор Заядло. — Она слыхает, когда её зовут, и приходит.

— Так и есть, — подтвердил жаб. — И поверь мне, ты не хочешь с ней встречаться.

— Она что, плохая? — спросила Тиффани.

— Хуже. Зови её просто Королева.

— Ах-ха, Кралька. — Явор Заядло смотрел на Тиффани с тревогой. — Ты не бум-бум про Кральку? И ты — отпрыкс Ма Болен, у кой эти холмы в костях? Ты не бум-бум путей? Она не показала те? Так ты не карга? Как так? Ты ж шандаракснула зелён-бошку, ты зырила Всаднику Без Бошки в глазья, каких нет?

Тиффани натянуто улыбнулась ему и шёпотом спросила у жаба:

— Кто кого бум? И что такое «отпрыкс Ма Болен»?

— Насколько я понял, — ответил жаб, — они удивляются, что ты ничего не знаешь про Королеву и, э… магические пути, при том что ты внучка матушки Болен и не испугалась чудовищ. «Отпрыкс» значит отпрыск, потомок.

— А кто кого бум-то?

— Забудь, не до того, — прошипел жаб. — Они думают, что матушка Болен научила тебя всему, в смысле, магии. И, э… поднеси меня к уху, пожалуйста. — Тиффани послушалась, и он прошептал: — И лучше их не разочаровывать, ага?

Тиффани обмерла.

— Но бабушка никогда не рассказывала мне ни о чём волшеб… — Она осеклась.

Да, матушка Болен и правда ни слова не говорила ей о чудесах. Но она каждый день творила чудеса так, что все это видели.

Однажды, давным-давно, случилось так, что лучшая собака барона загрызла овцу на глазах у людей. Неудивительно, ведь это был охотничий пёс, он случайно выскочил на пастбище, овца побежала, он и погнался…

Барон знал, что полагается за вред, причинённый овцам. На Меловых холмах были древние неписаные законы. Никто уж и не помнил, кто их придумал, но закон на такой случай знали все: собаку, которая загрызла овцу, убивают.

Но этот пёс стоил аж пять сотен золотых, и потому барон, как гласит легенда, послал своего слугу к кибитке матушки Болен. Старуха сидела на ступеньке, покуривала трубочку и смотрела на овец вдалеке.

Человек барона подъехал к кибитке на лошади, не соизволив спешиться. Не стоит так делать, если не хочешь попасть в немилость к матушке Болен. Подковы портят дёрн. Она этого не любит.

Слуга сказал:

— Барон повелевает тебе изыскать способ спасти его пса, госпожа Болен. В награду за это он даст тебе сотню серебряных монет.

Матушка Болен долго молчала, с улыбкой разглядывая горизонт и попыхивая трубочкой. Потом промолвила:

— Кто восстанет против своего господина, того повесят. Кто с голоду украдёт овцу своего господина, того повесят. Таков закон холмов, а мел холмов — у меня в костях. Кто таков барон, чтобы заради него закон рушить?

— Барон — хозяин этой земли, — сказал слуга. — И это его закон.

И тогда матушка Болен посмотрела на него так, что тот поседел. Так говорят. Истории о матушке Болен всегда немного сказочные.

— А коли это его закон, как ты говоришь, — сказала она, — так пусть барон плюёт на него, и посмотрим, что из этого выйдет.

Несколько часов спустя барон прислал к матушке Болен своего управляющего. Тот был человеком куда более важным, чем давешний слуга, но знал матушку дольше.

— Госпожа Болен, — сказал он, — барон просит тебя оказать ему услугу. Люди прислушиваются к тебе, так что ты можешь спасти его пса. А барон с радостью отблагодарит тебя за помощь полусотней золотых. Уверен, все останутся довольны.

Матушка некоторое время курила, разглядывая новорождённых ягнят, а потом ответила:

— Ты говоришь за своего господина. Господин твой заступается за своего пса. А кто заступится за холмы? Где твой барон, чтобы заради него закон рушить?

Рассказывают, что, когда барону передали ответ матушки, он не сказал ни слова. Но, пусть он и был человеком высокомерным, заносчивым и порой безрассудным, глупцом он не был. И тем же вечером он пешком поднялся к кибитке и сел возле неё на траву.

Помолчав, матушка Болен спросила:

— Что привело тебя ко мне, господин мой?

— Матушка Болен, пожалуйста, спаси мою собаку, — сказал барон.

— А ты принёс злато? Аль серебро? — спросила матушка Болен.

— Нет, — ответил барон. — Ни золота, ни серебра.

— Хорошо. Закон, который можно перебороть златом аль серебром, — никудышный закон. И что же?

— Я прошу тебя, матушка Болен.

— Хочешь перебороть закон силой слова?

— Да, матушка Болен, этого и хочу.

Говорили, матушка Болен долго любовалась закатом, прежде чем ответила:

— Видишь вон тот старый каменный хлев ниже по склону? Приходи туда завтра на рассвете, и посмотрим, можно ли старого пса научить новым трюкам. Каждый получит по заслугам. Спокойной тебе ночи.

Наутро чуть не вся деревня собралась возле старого каменного хлева. Матушка Болен приехала на небольшой телеге с фермы и привезла с собой овцу с новорождённым ягнёнком. Она завела их в хлев.

Люди барона привели пса. Пёс рычал и огрызался после ночи на цепи в сарае и пытался укусить дюжих мужиков, которые вели его на двух кожаных поводках. Пёс был косматый. И клыкастый.

Барон приехал верхом, и с ним был управляющий. Матушка Болен кивнула им и распахнула дверь хлева.

— Хочешь запереть в одном хлеву пса и овечек, госпожа Болен? — спросил управляющий. — Чтобы пёс придушил ягнёнка?

Смех быстро стих. Люди не очень-то жаловали управляющего.

— Посмотрим, — только и сказала матушка Болен.

Люди барона подтащили пса к хлеву, втолкнули его внутрь и быстро захлопнули дверь. Все бросились к маленьким оконцам.

Заблеял ягнёнок, зарычал пёс, подала голос мать-овца. Но это было не обычное овечье блеяние. От её крика волосы вставали дыбом.

Что-то ударилось о дверь, да так, что она едва не слетела с петель. Пёс отчаянно взвизгнул.

Матушка Болен взяла Тиффани на руки и поднесла к окну.

Пёс весь дрожал. Он пытался подняться, но не успел — овца снова ударила его, всеми своими семьюдесятью разъярёнными фунтами, словно хотела забодать.

Матушка Болен опустила внучку на землю и раскурила трубку. Она мирно попыхивала табачком, а хлев за её спиной трясся и содрогался, собака скулила и визжала.

Через минуту-другую матушка кивнула людям барона. Те распахнули дверь.

Пёс вышел, хромой на три лапы, и не успел уковылять далеко — овца вылетела за ним и поддала так, что он упал и остался лежать. Возможно, понял, что вставать лучше не пытаться.

Матушка Болен снова кивнула, и овцу затолкали обратно в хлев.

Барон смотрел на всё на это разинув рот.