Роузуотер. Восстание - Таде Томпсон

пробуждение; лежащего рядом Марка; свой испуг при звуке голоса Пэт; побег в ванную; поездку к доктору; боль от иглы, через которую у нее брали кровь; гудение кондиционеров; прыщи на лице специалиста, управлявшего сканером; почти эротическую картину того, как она лежит на столе, уезжающем в круглое нутро томографа; дорогу домой; смотрящую на нее женщину – абсолютно все.

С ее памятью все в порядке. Алисса испытывала ее, заучивая строчки текстов и серийные номера стоявших дома приборов. Она помнит все, что увидела, – но ничего из того, что происходило с ней до этого дня.

Ее тошнит, но желудок пуст и рвота не принесет облегчения. Это странная тошнота; она угнездилась не только в животе, но и во всем теле, вплоть до кончиков пальцев. Даже лишившись воспоминаний, Алисса знает, что тошнота ощущается не так, но еще она знает, что не существует названия для того, что она чувствует на самом деле: потребность исторгнуть из себя не просто пищу, но и вообще все.

Она набирает полную грудь воздуха и кричит.

Глава пятая

Аминат

– Мир этому дому, сучки! – восклицает Аминат, поднимая на уровень плеч зажатые в руках бутылки водки. И трясет плечами, изображая, что танцует лимбо.

Беа выхватывает у нее бутылки, приобнимает Аминат и немедленно возвращается к приготовлению пунша.

– А ты не торопилась, девочка. Я уж думала, тебя прирезали где-нибудь.

– Аминат! – визжит Эфе. Целует воздух и стягивает с плеча Аминат ремешок сумочки. – Бросай эту штуку и айда за мной. Фисайо себе сиськи увеличила.

Беа закатывает глаза.

– Дай женщине присесть сначала, а потом уже начинай свои amebo.

Эфе подхватывает Аминат под локоть и тащит в глубину комнаты.

– Ей в лаборатории имплантаты вырастили из собственной ДНК. Ощущаются как родные, говорит, даже шрамов не осталось.

– А она разве не близняшка…

– О да! Даже ее муж не может их различить.

Беа фыркает:

– Я слыхала, он их и раньше не различал.

Все смеются, и вечер начинается.

– А где Офор и малыш Офор? – спрашивает Аминат.

– В деревню уехали. К свекрови, – отвечает Эфе.

– Haba. А ты чего не поехала?

– Вот уж увольте. Я ее терпеть не могу. От нее только и слышишь, что «Эфе, вот как надо резать ата родо[9]» да «И сколько еще ты собираешься жарить плантаны?» Abeg.

Они пьют и делятся всевозможными подробностями своей жизни. Это дом Эфе, и за эркерным окном виден северный ганглий. Сегодня он мерцает и время от времени стреляет сухими молниями. Они смотрят на него, и Аминат видит на лицах подруг отблески синего света. У Эфе круглое лицо и светлая кожа, она ниже остальных и болтлива, но добродушна. Беа – худая, сплошь острые углы и сарказм. Аминат знает и любит их целую вечность. Порой единственное, что помогает ей не свихнуться, – эти встречи раз в несколько недель. Она хотела бы рассказать подругам, что летит в космос, ей нужно рассказать им, но она не может. Поэтому Аминат просто принимает как факт, что, если бы она им все же рассказала, они бы ее поддержали. Она точно это знает и поэтому успокаивается.

Разговор продолжается, но Аминат участвует в нем лишь постольку-поскольку. Не замыкается, но чувствует себя отстраненной. Она почти не пьет и лишь вполуха слушает рассказ Эфе о новых охранных системах, которые установил в доме ее муж. Для Офора это скорее хобби – пытаться встроить в жилище как можно больше новых технологий. Аминат просто наслаждается ангельской улыбкой, возникающей на лице подруги, когда та рассказывает о причудах мужа, и счастьем, звенящим в ее голосе, когда разговор заходит о сыне.

В машине ее настигает звонок матери, которой не терпится пожаловаться на отца. Аминат выслушивает ее как покорная дочь и заканчивает разговор, посчитав, что прошло уже достаточно времени, чтобы это не показалось невежливым. Когда она подъезжает к Атево, купол озаряет ночь ярким голубым сиянием. Ближе к земле тьма испещрена точечками света – это не дома, а падуны. Из-за них на этом участке шоссе никто ничего и не строит. Падуны – это ксенофлора, которая пытается имитировать человека, чтобы приманивать добычу. Днем их маскировка выглядит нелепо – они напоминают картонных людей с биолюминесцентными глазами. А вот ночью она действует на удивление эффективно – на детей или приезжих. Не в меру любопытных падуны обливают едкой жидкостью и медленно поглощают. Мэр уже несколько лет говорит о том, что их нужно истребить, но благотворительная организация его супруги с этим не согласна.

Аминат паркует машину, снимает туфли и идет к дому босиком. Охранный протокол засекает ее РЧИД и открывает дверь. В доме темно, но она решает не включать свет. Йаро коротко рычит, подходит к ней, размахивая хвостом, и утыкается холодным носом в голень. Аминат гладит это чудовище по голове. Она не понимает, в каких они отношениях. Йаро – пес Кааро, к Аминат он особенно теплыми чувствами так и не проникся. Для собаки он посылает слишком противоречивые сигналы.

– Где твой хозяин? – спрашивает она у пса.

– Я тут.

Йаро опережает Аминат и усаживается у левой ноги Кааро. Тот сидит за столом и читает книгу. Его лицо освещено настольной лампой; он улыбается своей кроткой улыбкой. Аминат понимает, что любит этого мужчину, по тем чувствам, что охватывают ее каждый раз, когда она его видит. По этому неописуемому ощущению в животе – словно она одновременно слабеет и обретает сверхспособности. Аминат бросает свои туфли у двери в кабинет.

– Привет, – говорит она.

– Привет, – отзывается Кааро. И машет ей рукой.

– Ноги жутко устали. Что читаешь?

– Билла Хикса. «Люби всех людей».

– Понятия не имею, кто это. Наверняка умер еще до моего рождения.

– И до моего тоже.

Кааро встает, и они целуются. Его руки блуждают по телу Аминат и наконец останавливаются на ее спине.

– Хм. Ароматизированная водка. Как девочки?

– Живут долго и процветают. И хватит о них. Как ты?

– Все в норме. Знаешь, ты забыла позвонить отцу, и он вроде как ревнует, потому что с мамой ты поговорила.

– Блин!

– Не бойся. Я его успокоил. Лайи передает привет.

– Мы съездим к ним на следующей неделе. – Аминат сжимает ягодицы Кааро – этот сигнал означает, что им нужна приватность. Закрывает глаза и ждет.

Все меняется. Они больше не в доме. Здесь их никто не подслушает.

Кааро, ее любимый, перемещает их в место, где любая хронология событий сомнительна. Время может сжиматься или растягиваться. Пространство становится таким, каким