Переменная облачность - Людмила Уварова

ВАРТУИ, ВАЛЯ И ЛЕРА

Поздно вечером, когда в общежитии уже собирались ложиться спать, Вартуи открыла дверь красного уголка. В красном уголке находился приемник «Мир», вконец разбитое пианино, гитара и шахматы. Это была святая святых Василисы Карповны. Она сама отпирала дверь красного уголка и сама запирала, доверяя ключ одной лишь Вартуи.

— Я на тебя надеюсь, — говорила, — ты человек обстоятельный!

Здесь Вартуи обычно готовила институтские задания. Она зажгла настольную лампу. Разложила на столе тетради и учебники. Невольно вздохнула. Сейчас бы, конечно, лечь в постель, укрыться потеплее… Нет! Пока что о сне нельзя думать. Заданий много и по математике и по физике. Через четыре дня, когда все будет сделано и отправлено в Москву, она поспит вволю…

Первым делом Вартуи прочитала письмо от отца. Получила еще вечером, но в комнате было шумно, и она положила его в карман, чтобы потом прочесть спокойно.

«Все по тебе скучают, — писал отец своим размашистым почерком. — Шушка как проснется, первым делом спрашивает: «Когда Вартуи приедет?»

Шушка была любимицей Вартуи. Тоненькая, неожиданно светлоглазая, смуглолицая. В этом году уже переходит в четвертый класс.

«Арик научился ездить на велосипеде, — писал дальше отец, — мама боится, чтобы не попал под машину, а я считаю, пусть ездит, не попадет, если будет внимательный. У нас всю мостовую разворотили, хотели покрывать асфальтом, а потом почему-то передумали. Конечно, я тут же написал в горкомхоз, это же надо придумать такое безобразие — целый месяц мостовая разворочена, пройти невозможно, не то что проехать!»

Вартуи дочитала последние строки, улыбнулась. Отец был очень активный, не желал и не умел спокойно проходить мимо чего-либо.

Говорят, противоположности сходятся. Первая его жена была женщина поразительной красоты, на редкость молчаливая и тихая. Она умерла, когда Вартуи было десять лег.

Вторая жена оказалась такой же несловоохотливой. У нее было двое своих детей, младше Вартуи, и она любила по целым дням наводить порядок в доме: каждый день мыла полы, протирала окна, стирала занавески, салфетки и полотенца.

— У меня хозяйка что надо, — с гордостью говорил Арутюн Самсонович.

Вартуи училась в девятом классе, когда решила на время каникул поехать в Дилижан, в дом отдыха, поработать там летние месяцы официанткой.

Отец резко воспротивился, и мачеха недовольно сказала:

— Как же это так? Тебе отдохнуть надо, весь год училась…

Но у Вартуи, несмотря на внешнюю мягкость, был твердый характер. Она сказала:

— Меня не переубедить. Я настойчивая — в отца!

Она не хотела признаваться, почему решила поехать в Дилижан. Причина была одна: семья большая, отец — единственный работник; как мачеха ни изворачивается, прокормить и одеть такую семью нелегко.

Подруги Вартуи разъехались на каникулы отдыхать, а она отправилась в Дилижан с Клавой Селивановой, русской девушкой, жившей по соседству.

Дом отдыха находился в горах. Двухэтажные деревянные коттеджи, кругом сад, в котором растут персики, алыча, грецкий орех.

Клаве и Вартуи отвели мапенькую комнату в доме для служащих. В окно виднелись поросшие, зеленью горы, над вершинами гор проплывали тучи.

С непривычки Вартуи сильно уставала. Надо было три раза в день обслужить восемь стопиков. За каждым столиком — четыре человека. К вечеру тело наливалось свинцовой тяжестью. Она опускала ноги в таз с холодной водой, блаженно закрывала глаза. Все время виделось одно и то же: вот она идете подносом из кухни в зал, и обратно, и снова в зал. Даже во сне ей снились тарелки — чистые, грязные, с остатками еды, блестящие после мытья…

В августе в дом отдыха приехала с Урала Василиса Карповна Горячих, комендантша молодежного общежития.

Ей было скучно, и она сблизилась с Клавой, звала ее к себе в комнату скоротать вечерок.

— Я не одна, с подругой, — говорила Клава.

— Давай приходи с подругой, — соглашалась Василиса Карповна.

Они пили чай с конфетами. Потом Василиса начинала петь грубым, почти мужским голосом. Клава подпевала ей.

Вартуи слушала, удивлялась. Какие русские песни красивые и печальные! Сама Вартуи петь нё умела, сколько Василиса Карповна ни упрашивала, отвечала одинаково:

— У меня слуха нет…

— Все при тебе, — говорила Василиса Карповна. — Хороша, глаз не оторвешь, а петь не можешь…

И тут же заводила новую песню.

Перед отъездом она пригласила обеих:

— Копи надумаете, приезжайте в Челябинск, на нашу фабрику, а я вам общежитие сразу устрою…

— А что? — сказала после Клава. — Давай, Вартуи, махнем в Челябинск. Пока молодые, надо побольше ездить!

— Нет, — ответила Вартуи. — Ты как хочешь, а мне еще надо десятый класс закончить.

Она вернулась домой, привезла с собой сто сорок пять рублей — все, что заработала за это время. Отдала деньги мачехе.

— Возьмите, мама, вам пригодятся…

Мачеха спросила:

— А ты как же? Хотела же себе новое пальто справить м туфли купить?

— Как-нибудь в другой раз, — сказала Вартуи. — В этом году можно и в старом пальто походить, а туфли у меня еще вполне приличные.

Вартуи, по правде говоря, хотела было купить новые туфли. Она даже уже присмотрела себе — темно-коричневые лодочки с маленькой пряжкой. Но, приехав, увидела, что сандалики брата пришли уже в полную негодность: ремешки оторваны, подметки держатся, как говорится, на честном слове.

«Ладно, себе успею купить новые лодочки как-нибудь в другой раз, — решила Вартуи. — Арику скоро в школу, нужна и форма, и ранец, и ботинки, в таких сандалиях он долго не проходит».

…Вартуи перечитывала отцовское письмо, усмехалась про себя. Должно быть, правильно говорят: детское живет в человеке долго, порой даже до глубокой старости.

Вот мачеха — та другая, куда разумней, расчетливей. Что ж, в сущности, она глава семьи, а не отец. На ней все заботы о ребятах и об отце, который иной раз хуже малого ребенка.

Он очень горевал, когда Вартуи, окончив школу, решила поехать в Москву, держать экзамены в текстильный институт. Кричал, не стесняясь соседей, выглядывавших из окон.

— Одна в Москве! Такая девушка! Да тебя там украдут в первый же день…

Потом успокоился, примирился с решением Вартуи, взяв с нее слово, что из Москвы она будет писать каждый день.

Под Москвой, в деревянном дома, жил приятель отца дядя Ашот, родоначальник большой, на диво шумливой семьи. День-деньской в трех маленьких, оклеенных пестрыми обоями комнатах стоял шум от множества голосов. Со стороны могло показаться, что они ссорятся, хотя на самом деле семья была дружной.

Вартуи встретили приветливо, зажарили в ее честь шашлык, и дядя Ашот, привыкший быть бессменным тамадой, провозглашал тосты за отца Вартуи, за его жену, за детей и за красавицу старшую дочь.

Все было, разумеется, отлично. Одно жаль: готовиться к экзаменам трудно, голова раскалывалась от непривычного шума. И Вартуи либо уходила в лес, либо занималась по ночам, на кухне, когда все спали.

Экзамены она не сдала…

Дядя Ашот кричал возмущенно:

— Интриги! Я сам пойду поговорю с директором!

Но Вартуи понимала: никто не виноват в том, что случилось. Только она одна.

— Что ж, — сказала. — Видно, придется обратно ехать, ничего не поделаешь…

Какой поднялся крик! Все кричали разом, не слушая друг друга, дети визжали, дядя Ашот бегал из угла в угол, тетя Аруся вопила:

— Мы тебя не пустим!

Дядя Ашот, успокоившись, неожиданно проявил деловую сметку:

— Поступай на заочный, все-таки недаром же столько времени потеряла, готовясь.

— На заочном не дают общежития, — ответила Вартуи.

Дядя Ашот и тетя Аруся снова закричали:

— Будешь жить у нас, какой разговор!

— Нет, — сказала Вартуи. — У вас и без меня тесно…

И сколько ни уговаривали ее, не согласилась.

«А мне все же везет на хороших людей», — подумала Вартуи.

И в самом деле, какие же они оказались сердечные, отзывчивые, дядя Ашот и тетя Аруся! Как помогли ей! Дядя Ашот раздобыл справку о том, что Вартуи работает у него в строительном управлении учетчицей. Вартуи противилась, не любила и не признавала никаких ложных справок, но на этот раз дядя Ашот сумел уговорить ее. Без справки с места работы не принимали на заочный факультет.

Когда ее зачислили в институт на заочное отделение, дядя Ашот дал пространную телеграмму отцу Вартуи и снова закатил праздничный вечер в честь, как он выразился, нашей дорогой студентки.

И опять провозглашал витиеватые тосты, и тетя Аруся обнимала ее своими толстыми, добрыми руками, и дети дружно пели армянские песни.

Тогда, на этом самом вечере. Вартуи пришла в голову мысль, внезапно удивившая ее своей простотой и доступностью.