Ласко́во - Петр Смирнов

Я шел с мамой и думал о том, как хорошо быть учителем, учить других.

Школа ликбеза работала, наверное, зимы две. Такие школы были тогда повсюду и многих научили читать и писать. Мама, хотя и по складам, читать тоже научилась.

Я ещё до школы играл в школу. Из ольховых прутьев вырезал палочки размером в полкарандаша – это были школьники, а одну палочку размером с карандаш – это была учительница. Школа помещалась на окне нашей избы. Школьники читали, а учительница их поправляла. Я воображал, что это молоденькая учительница Агнесса Яковлевна, которая однажды давала урок в ликбезе.

Она мне очень понравилась. И это тоже сыграло свою роль в последующем выборе мной профессии учителя.

Сигорицы

Как-то вечером мама сказала, чтобы я ложился спать пораньше, потому что завтра чуть свет вставать и ехать в Сигóрицы, “на ярманку”.

Радости моей не было предела. Я долго не мог уснуть, пытался вообразить дорогу и сами Сигорицы. Уж не помню, спал ли я вообще в ту ночь.

На рассвете выехали на четырёх подводах. Наш конь Васька, как самый удалой, шёл первым. На дрогах – папаша, мама и я. Проехали Шума́и, Лавни́, Калёхново, и перед нами встали во всей своей летней красе – горы. Мама пояснила, что это – Влади́мирецкие горы. От нас, от Ласко́ва, они кажутся синими, потому что далеко.

Мы ехали правее гор, я рассматривал их крутизну и вершины, сплошь поросшие кустарником. К самой высокой горе дорога подошла вплотную, повела вокруг на подъем, и мы подъехали к церкви. Зазвонил колокол, и взрослые стали креститься.

Я подумал, что мы приехали, и спросил:

– Это Сигорицы?

Но здесь не остановились, поехали дальше. Только когда переехали вброд речку, и церковь осталась позади, мама ответила:

– Это Влади́мирец. А Сигорицы – во-он там, где другие горы, Сигорицкие. Они с нашего Городка тоже видны, только они поменьше и тоже синие в синем небе.

Я представил себя на нашем пригорке под названием Городок. Будто стою и смотрю, и вижу далеко-далеко синие-синие горы.

При подъёмах взрослые стали слезать с телег, а при спусках брали лошадей под уздцы, грозили им кнутовищами, не позволяя бежать. Лошади скользили под уклон всеми ногами, садились на круп, но напиравшие телеги сдерживали. Так повторялось много раз: то подъем, то крутой спуск. На одном из спусков Егор Бобкин не слез с телеги, надеясь удержать коня на вожжах. Но его леной конь не захотел больше держать телегу, поскакал вниз галопом. Подвода Бобкиных с грохотом пронеслась мимо нас, и счастье, что Егору удалось завернуть на пахоту, так что из опрокинувшейся телеги все попа́дали на мягкое и отделались легким испугом.

Подъехали к часовне, остановились. Все зашли в часовню помолиться. Потом прошли к роднику, набрали кто во что воды, бросили в родничок по серебряной монетке.

– Это ключóк, тут вода святая, – объяснила мама.

Поехали дальше. Горы внезапно кончились. Взору открылась, как на ладони, шумная, многокрасочная толпа. Виднелись натянутые палатки, крыши домов, привязанные к заборам нераспряжённые лошади. Над всей ярмаркой возвышалась деревянная церковь с колокольней и крестом.

Пока подводы спускались с горы, я не мог отвести глаз от бескрайнего моря людей с его многоголосым гулом. Стало боязно – как бы не затеряться, как бы не обидел кто-нибудь. Но вот мы оказались в окружении других подвод и людей. Папаша привязал коня.

Первой ушла молодежь. Потом – мужики. Матери с ребятишками остались на телегах.

Вскоре к нам подъехали на линейке знакомые мальцы с соседних хуторов – Саня Катин и Вася Рожкин. Они весело поздоровались, привязали коня, позубоскалили с нашими матерями и тоже ушли в ярмарку. После встречи с ними, смелыми и весёлыми, мой страх стал постепенно уходить. А тут и наши мужики вернулись с новыми косами. Они продолжали их “пробовать” так и этак. На звук – ударяли о грядки телег. На упругость – ставили косу вертикально и давили на нее сверху. На сталистость – клали на полотно косы спичку, а другой спичкой подвигали первую. Этот способ мне особенно понравился: в ином месте спичка отпрыгивала на несколько сантиметров. Значит, коса крепкая, косить ею будет легко.

Мужики примостились на телеге выпивать и закусывать, а матери повели нас в ярмарку. Всё как в Махновке – молодежь ходит парами, играют гармони, поют подвыпившие мальцы. А вот то, чего в Махновке нет: по обеим сторонам улицы натянуты палатки. “Балаганы”, по словам наших мам. Там продают всякую всячину: в одном – косы, молотки, бруски; в другом – мыло, спички, папиросы, дёготь сапожный и дёготь колёсный; в третьем – платки, гребешки, шпильки, иголки, нитки; в четвертом – разную мануфактуру; в пятом… В пятом – как раз то, что нам обещали купить! Патока! Полная крынка патоки!.. Но здесь дали её только попробовать, а поел я её с хлебом потом, уже на телеге. Не досыта, конечно. Надо было домой привезти, всех угостить.

Но самой интересной на ярмарке была – карусель. Правда, садиться на деревянных лошадок мы, ребятишки, побоялись – не знали, как их остановить. Потом, когда уже мы сидели на телеге, папаша объяснил, что карусель руками крутят и останавливают люди.

Было там еще одно “диво”, над которым смеялись взрослые. У входа в балаган висело объявление:

“Что надо спереди – то сзади.

Что надо сзади – то спереди.

Вход – 5 копеек”.

Зайдёт человек, посмотрит, выйдет – хохочет.

– Ну, что там? – спрашивает его кто-нибудь.

– Сходи сам, посмейся, – отвечает.

Пойдёт. Потом другой, третий. Выходят – смеются. Но не говорят, что там видели.

– Ну, что там, скажи?

– Не расскажешь – надо самому поглядеть. Сходи.

Оказалось, что и всего-то в балагане – лошадь, к морде которой корзина для навоза поставлена, а к хвосту – ведро с овсом.

“Обманулся я – обманись и ты”.

Сигорицы нам понравились и запомнились. То-то было разговоров потом!

И сразу захотелось опять поехать в Сигорицы. Теперь-то уж не побоимся покататься на карусели… Дорога? Найдём дорогу. В крайнем случае подспросим у людей. Но как ехать? Телегу нам не дадут. Хуже того – узнают про нашу задумку, – всё пропало. Одних ни за что не пустят, а никто из взрослых второй раз не поедет. Да и лошадь в телегу нам самим не запрячь. Остается один выход – верхо́м.

Долго не удавалось нам выбрать день, когда все три лошади – наша, Бобкиных и Тимохиных – были свободны и паслись на Мокром Лужке, который не видно из деревни. Не один раз было п о ч т и все готово. Но то узду было не выкрасть незаметно, то шёл дождь, то кони паслись на виду. Каждый раз какая-нибудь мелочь мешала.

Но вот, наконец, выдался случай! Всё было как надо. Лошади паслись на Мокром Лужке, мы после завтрака незаметно выкрали уздечки и спрятались за бобкиным гумном. По Нижней Поженке спустились на Мокрый Лужок. Направились к лошадям. И тут увидели дядю Мишу. Он пришёл за своей лошадью и заодно приглядеть за остальными.

Прятаться нам было некуда. Да и незачем – дядя Миша ребят любил, мы с ним не один раз пасли коней ночью за Круглышом. Он давал нам “стряпнуть” из ружья и даже угощал самосадом. Увидев всех троих с уздечками в руках, удивился:

– На что ж вам кони-то?

Мы молчали. Ничего не могли придумать.

– Куда ж вы собрались?

Пришлось сознаться.

– В Сигорицы? А что вы там забыли?

Мы наперебой рассказали о своей задумке. Он серьёзно нас выслушал. Потом объявил:

– Дураки вы. Сегодня в Сигорицах пусто, нет никакой ярманки, никаких балаганов и каруселей. Сегодня Сигорицы – как наше Ласко́во. Нечего там делать.

А мы-то думали… И вправду – дураки. Ведь и в Махновке ярмарка не каждый день, только в праздники.

…Да, был такой праздник 7 июля – Иван Сигорицкий. Пожалуй, не было в наших краях и праздника, и ярмарки больше. Отовсюду ехали люди в тот день в Сигорицы – кто богу молиться, кто торговать, кто покупать, кто гулять.

Подмога

Моими крёстными были папашина сестра Марфа и Бобкин Ваня. Ровесники – оба 1899 года рождения.

Крёстная вышла замуж далеко, в Цви́гозово, по словам бабуши – “куда наши вороны не летают”. Оно и правда. Другая сестра отца, Нюра, вышла в Махновку, а младшая, Маня, – в По́жни. Это – близенько, и они часто прибегали в Ласко́во “мамушку проведать”.

– А Марфушка залетела в такую даль, что только по праздникам и видишь, – тужила бабуша.

В праздники крёстная с мужем Васей приезжали на лошади. Папаша в шутку называл дядю Васю цыганом за его черные волосы. Хороший был мужик! Под стать крёстной – сама простота.

Я с самого раннего детства полюбил бывать в Цвигозове. Бывал в гостях и у других тёток, но там всё было не так. Там все внимание уделяли взрослым, а ребят не замечали. А если и замечали, то только чтобы мы не остались голодными. “Поешь, сынок, садись, поешь”, – только и слышишь бывало. Будто всего дороже – поесть в гостях, а не побегать с ребятами на улице.