И не было лучше брата - Максуд Ибрагимбеков

Неприятную весть получил он в своем кабинете в то время, когда мысленно решал конкретные задачи дальнейшего улучшения работы почтового отделения.

Работало отделение хорошо, довольны были подписчики и посетители, и получало это соответствующую оценку в министерстве: ставили на совещаниях отделение в пример другим, непременно и справедливо отмечая при этом, что в успехе, достигнутом коллективом в деле обслуживания населения, значительные заслуги бессменного руководителя его Джалил-муаллима. Но не кружил успех голову Джалил-муаллима, усвоившего из опыта своей работы на почте, что не существует в этом мире предела для усилий в процессе формирования совершенного, ускользающего даже от человека, приблизившегося к нему вплотную. Всегда напоминал себе о том, что остановиться в нынешнее стремительное время, довольствуясь сделанным, означает отставание, и не щадил на работе своих сил и умения.

От размышлений его отвлек приход Мамеда Бабанлы, вот уже около двадцати лет работающего в отделе посылок. По выражению его лица и по тому, как он тщательно закрыл за собой дверь, Джалил-муаллим сразу понял,' что случилась неприятность, но, естественно, при всей своей проницательности не сумел представить ее размеров.

Мамед молча подошел к столу и положил перед Джалил-муаллимом вечернюю городскую газету, сложенную так, что сразу бросилось в глаза набранное крупным шрифтом название статьи "Автодельцы и длинный рубль" и подзаголовок, удостоверяющий принадлежность статьи к фельетонному жанру, наиболее чтимому и часто читаемому Джалил-муаллимом.

Джалил-муаллим читал статью и почти физически ощущал, как рушится и идет прахом все, чего он добился в жизни с таким трудом, потратив на это долгие годы, не имея никакой поддержки, рассчитывая только на свои силы.

Статья была о Симурге.

Если говорить точнее, не только о Симурге, упоминались в ней, и не в малом числе, и другие люди. Но свою фамилию Джалил-муаллим увидел в нескольких местах. Фельетон был написан автором, чья манера письма, и умение делать выводы в конце каждой статьи, и сами выводы чрезвычайно импонировали Джалил-муаллиму и всегда вызывали в нем согласие и единомыслие. И на этот раз автор остался верен себе - доступным и простым языком, умело и вовремя используя обличительные факты, он рассказал историю деятельности и разоблачения группы недобросовестных людей, которые, воспользовавшись преступной близорукостью и халатностью руководителей грузовой автобазы, занимались темными махинациями, совершали левые рейсы с грузами овощей и фруктов в северные районы страны, получая за это суммы, многократно превышающие самые максимальные, предусмотренные в вознаграждение за аналогичную деятельность трудовым законодательством.

В конце автор, как всегда, выразил уверенность, что героев фельетона постигнет возмездие, и просил широкую общественность присмотреться к среде, из которой появляются вышеназванные и подобные им преступники-стяжатели.

Тяжело было Джалил-муаллиму читать фельетон. Очень тяжело. Знал он, что не заслужил такого несчастья, ничем не заслужил, и почувствовал к себе жалость. Нельзя же бить человека так жестоко и неожиданно, и какого человека, его Джалил-муаллима. За что?

Припомнил теперь Джалил-муаллим мелкие события последнего месяца, на которые не обращал внимания по занятости, а также по причине неограниченного доверия к брату.

Только теперь понял, почему за последний месяц ни разу не уехал Симург в поездку. Ведь в фельетоне прямо сказано, что как раз месяц с небольшим назад и были у него отобраны права бдительным автоинспектором.

И еще стало обидно Джалил-муаллиму, что не рассказал ему ничего брат о случившемся и узнает он о происшедшем в его семье, в его доме через городскую прессу. Отчетливо понял в этот момент Джалил-муаллим, что одним махом кладет конец сегодняшний номер вечерней газеты его влиянию и уважению к нему на улице, пачкает несмываемой прочной краской до сих пор безупречную фамилию.

Поднял Джалил-муаллим голову, увидел Мамеда Бабанлы, стоящего перед ним, о присутствии "второго он совершенно забыл, и снова опустил ее.

Посмотрел Мамед еще некоторое время на склоненную голову своего заведующего и огорченно вздохнул. Давно началось их знакомство - бегал в те времена Джалил-муаллим с пачкой газет, основным содержанием которых были сообщения о положении на фронте и в тылу, а сам Мамед только начал работать после госпиталя, где залечили ему раны. Ежегодно устраивал Мамед веселое угощение в день, длинно и высокоторжественно называемый им "днем чудесного возвращения к жизни". Никому не рассказывал Мамед о том дне, когда случайно нашли на берегу в темноте санитары стремительно отступающей медчасти его утратившее все признаки жизни тело и на катере перебросили в полевой госпиталь.

Никому не рассказывал он и о том, что пережил в долгие часы, прежде чем потерять сознание...

Припадая на правый бок, проворно сновал от окошечка к столу с весами, неутомимо упаковывая и выписывая квитанции правой рукой с уцелевшими большим и указательным пальцами, которая скорее походила на рачью клешню, чем на приличествующую человеку обыкновенную пятерню.

Советовались люди с бывалым фронтовиком Мамедом, прежде чем забить ящик с теплыми вещами, и говорил он слова одобрения и похвалы посетителю, купившему их на последние деньги для родного человека на фронте. Шли посылки первые семь-восемь месяцев одним потоком в направлении из Баку на запад, и пахло от них чесноком, луком и колбасой, вяленой рыбой и прочим съедобным.

Относился Мамед к Джалил-муаллиму неизменно хорошо, правда, были и легкие перебои в их отношениях, неизбежные при совместной работе, но несущественные и следа в памяти обоих не оставившие. Крепко уважал Джалил-муаллима за самостоятельность и деловитость, поражала Мамеда в нем, еще в подростке, неутолимая жажда во что бы то ни стало выбиться в люди. И вместе с тем частенько усмехался без злости Мамед, наблюдая в первые дни назначения заведующим, а изредка и потом, степенные и вельможные манеры Джалил-муаллима.

А сейчас стоял Мамед перед Джалил-муаллимом молча и жалел его, а когда поднял заведующий голову, то были в его глазах растерянность и боль, что равносильно для Мамеда не высказанной вслух просьбе о немедленном совете и помощи.

- Подписку на вечернюю газету объявят только со следующего года, медленно сказал Мамед, осторожно подготавливая Джалил-муаллима. - В министерстве обещали, что на будущий год наконец можно будет на нее подписаться...

- При чем здесь подписка? - надтреснутым голосом спросил Джалил-муаллим. Неужели ты думаешь, что я сейчас могу думать о подписке?

- А нигде в правилах не сказано, сколько номеров может купить один человек, - продолжал медленно Мамед. - Один человек может купить много, скажем, весь тираж, отпущенный в эту субботу на район, а другой в этот день, с кем не бывает, останется без газеты. А можно и по другим районам поездить, слава богу, все продавцы в киосках знакомые, И машина есть.

Скользнул Мамед взглядом по липу Джалил-муаллима и увидел на нем ожидание и расцветающую теплыми красками надежду.

- Тираж нашего района я весь задержал. Попросил Самедова, он оставил у меня в отделении, оказывается, всего пять тысяч номеров. А в киосках других районов начнут продавать "вечёрку" минут через сорок - час... И нам же все районы ни к чему - только на 7-ю Параллельную бы успеть и к Бешмяртебя.

Дальнейшее происходило словно в тумане -- покорно пошел Джалил-муаллим за Мамедом и сел в машину. Заехали сперва и сберкассу, где взял оп двести рублей, затем объехали несколько киосков - машина с забившимся в уголок Джалил-муаллимом останавливалась, не доезжая до киоска полквартала, Мамед вел со знакомым киоскёром какие-то переговоры, а затем возвращался с очередной пачкой газет. Несколько раз хотел сказать ему вслед, что надо немедленно вернуть все газеты: для немедленной распродажи и что он не желает использовать в личных интересах служебное положение.

Джалил-муаллим точно потом- помнил, что хотел остановить Мамеда. Но не остановил. А, напротив, молча, не прерывая^ слушал рассуждения Мамеда, утверждавшего на всем протяжении этой мучительной поездки, что раз в жизни любой гражданин имеет полное право купить десять тысяч номеров газеты, если расплачивается немедленно и наличными, а не пытается взять их по перечислению и за государственный счет,, как это, наверняка сделал бы какой-нибудь ловкач.

Он говорил весело, искренне, не придавая происходящему никакого значения, и Джалил-муаллиму на несколько мгновений, показалось, что прав Мамед, ничего плохого не делает он, в конце концов покупает газеты на свои собственные деньги. Но долго еще мучила его после этого дня мысль о том, что принял он участие в каком-то пусть не преступлении, но в высшей степени недостойном деле и много должен теперь приложить усилий и стараний в дальнейшей жизни, чтобы получить право забыть об этом дне.