«Мы от рода русского...» - Андрей Сахаров

После этого прошли века, мир познакомился С дипломатией Древнего Рима и греческих полисов, Персии и других великих держав, но договоры «мира и любви» или «мира и дружбы», устанавливающие между государствами либо просто мирные, либо мирно-союзные отношения, хотя и отличались известными модификациями, тем не менее в основной своей сути дошли и до времен раннего средневековья, были взяты на вооружение византийской дипломатией. Причем во многих случаях сам факт заключения Византией впервые с каким-либо из «варварских» государств мира означал по существу политическое признание империей этого государства, вступление с ним в постоянные дипломатические, а позднее и экономические контакты, и дальнейшие отношения с ним строились уже на почве этого существующего основного соглашения, которое нарушалось военными конфликтами, вновь подтверждалось, развивалось и дополнялось конкретными соглашениями торгового характера, союзными статьями, династическими браками, церковными отношениями и т. д.

Так, в 558 году Византия заключила подобный мир с аварами, которые впервые подошли к границам империи и появились на Дунае. В тот год в Константинополе решили, что лучше с аварами договориться миром, согласиться уплачивать каганату ежегодную дань, но снять с себя тем самым бремя внешней опасности. В столице империи торжественно приняли посольство аварского кагана Баяна, мир был заключен, Византия тем самым признала державу аваров и добилась, чтобы в обмен на уплату дани авары охраняли дунайскую границу империи от постоянных набегов славян.

Потом на византийском горизонте появился новый опасный противник — Арабский халифат, и в 641 году империя заключила с арабами первый договор, открывший с ними дипломатические отношения. Так же было признано позднее, в 678 году, государство лангобардов, а в 681 году — Болгарское государство во главе с ханом Аспарухом. В X веке подобное же признание вырвали у Византин венгры.

Теперь наступило время Руси. От набегов и «мирных устроений» на границах империи дело пришло к грандиозному походу, осаде Константинополя; русское посольство после этого появилось в столице империи как посольство победоносного государства. Все данные говорят за то, что передками не просто регулирование пограничного конфликта, как произошло в Суроже, и даже не заключение мира с «варварами» после их военного набега на византийские владения, как это было во время первого известного нам русского посольства в Константинополь в 838 году. Нет. На этот раз речь шла о долговременных отношениях между государствами.

Мы вчитываемся в скупые строки источников и узнаем знакомые черты стереотипного межгосударственного договора «мира н любви».

О том, что руссы стали «друзьями», пишет Фотий. О щедрых подарках золотом, серебром, шелковыми одеждами, преподнесенных руссам с надеждой на переговоры и заключение «мирного договора», что, как правило, являлось широко применяемым греками способом, склонить противника к миру, предотвратить будущие" нападения, сообщает Константин Багрянородный; о смирном устроении» говорит и Никоновская летопись.

Перенесемся теперь на 50 лет вперед и обратимся к знаменитому договору Руси с греками 911 года. Там есть такой текст. Посольство от имени русского князя Олега извещает византийских императоров Льва, Александра.и Константина, что. оно явилось в Константинополь «на удержание и на извещение от многих лет межи Христианы (т, е. греками) и Русью бывъшую любовь». И здесь слово «любовь» означает не красивую словесную безделицу, а вполне четко, в соответствии с тогдашними канонами отражает суть некогда заключеного Русью с греками договора «мира и любви». Эта фраза ведет нас к 60-м годам IX века.

Договор «мира и любви» по существу был первым межгосударственным договором Руси и Византии, означал политическое, дипломатическое признание складывающегося Древнерусского государства великой империей.

Запомним; 60-е годы IX века. Но почему не 860 год, и где точная дата появления русского посольства в Византии? Увы, ее нет. «Окружное послание» Фотия было написано в 867 году, а в нем о факте посольства уже сообщается как о состоявшемся. Кроме того, в этом послании Фотий пишет о том, что руссы подняли руку на империю ромеев незадолго перед тем, как стали ее друзьями. А это значит, что события следовали одно за другим. Руссы ушли из-под Константинополя после предварительного мирного соглашения, а договор «мира и любви», первый дипломатический межгосударственный равноправный договор Руси и Византии, был заключен позднее, в период пребывания русского посольства в Константинополе.

Мы уже обратили внимание на то, что во всех сообщениях византийцев и в русской летописи упоминаются в одном ряду с заключением договора о «мире и любви» сведения о крещении руссов. Заметим, что и в Суроже, и в Амастриде мирные переговоры между руссами и греками неизменно заканчивались склонением руссов к христианству. Что это, совпадение или отражение какой-то системы, какого-то скрытого от нас упорства либо руссов, либо греков, а может быть, и тех и других, неизменно объединяющих крещение с дипломатическими шагами, с «мирными устроениями»?

И снова мы не можем оценивать.этот знаменательный факт изолированно от византийской практики того времени. Греки, как уже отмечалось, настойчиво использовали церковь в своих внешнеполитических целях, а поскольку константинопольский патриарх являлся высшей православной властью в регионе, то вновь обращенные в христианство государства и народы Византия рассматривала как соподчиненные ей в церковном отношении. Опираясь на эту основу, византийские политики упорно стремились перевести эту зависимость в область политическую и выступать по отношению к христианским неофитам в качестве политического суверена. Это стремление зиждилось, кроме всего прочего, на том, что византийский император считался не только главой светской, но и духовной власти, патроном церкви, в его лице соединялась высшая светская и духовная власть.

Соседи Византии прекрасно усвоили эту практику Константинополя и, приняв христианство, свято старались соблюсти свой политический суверенитет. И тут все зависело от соотношения сил. Когда в начале 60-х годов IX века болгарские феодалы приняли решение сделать христианство официальной религией в стране, вокруг этого вопроса завязались острые внешнеполитические осложнения. Царь Борис начал переговоры о принятии болгарами христианства с римским папой Николаем I и немецким королем Людовиком. Византия же стремилась подчинить Болгарию своему церковному влиянию, от которого было рукой подать до влияния политического. К границам Болгарии были двинуты византийские войска. Болгары не решились начинать войну и приняли христианство из рук Византии. Царь Борис взял себе христианское имя Михаила в честь своего крестного отца—византийского императора Михаила III, того самого, который отбивался от Руси в 860 году. Произошло это в 864 году, т. е. в те же годы, когда русское посольство вело переговоры о мире и крещении Руси в Константинополе.

Так Византия боролась за свой церковный приоритет. Но вновь обращенные в христианство видели в новой религии, конечно, свою цель — усиление власти госпотву ющего класса, возвышение государственного престижа страны, ее руководителя; и порой безвестные ранее язычники, «варвары» даже стремились путем принятия христианства подняться на несколько ступеней выше в иерархии окружающих Византию государств. И чем выше был ранг крещения, чем выше духовный сан и политический вес крестного отца «варварского вождя», тем более весомым становился сам акт крещения, его чисто политический резонанс.

Все это мы уже видели на примере крещения руссов в Амастрпде.

Таким образом, христианизация византийскими иерархами государств, народов, пк правителей, вождей была пронизана многими противоречиями. Она была желательна обеим сторонам, но каждая из них видела в крещении лишь то, что было выгодно ей. И каждая старалась отбросить прочь то, что ущемляло ее интересы, путало политические карты. И даже когда Византия навязала стремящейся к христианизации Болгарии православие по греческому образцу, болгарский двор, во-первых, сумел добиться учреждения в Болгарии архиепископства н, во-вторых, оговорил его автономные от константинопольского патриархата права.

В случае с руссами эта византийская практика не претерпела изменения. Стоит только посмотреть, как в источниках оценивается инициатива сторон, чтобы представить все противоречие ситуации.

В хронике Феофана говорится о том, что русское посольство само просило греков крестить Русь. Константин Багрянородный сообщает, что греки во время переговоров убедили руссов принять крещение. Патриарх Фотий пишет, что руссы сами сменили язычество на православие. Кто же прав? Истина, видимо, в том, что вопрос об этом первом крещении Руси на государственном уровне стал предметом упорных посольских переговоров и пункт о нем вошел в состав общего договора