Рукотворный рай - Дмитрий Николаевич Москалев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Прячься! – крикнул кто-то сзади, – прячься! – беспризорники кинулись в рассыпную, кто-то удрал в посадки, кто-то кинулся полем, через непролазную грязь.
Егорка не успел. Сначала он бежал, но остановился, как вкопанный, когда заметил, что на него несется галопом всадник на лошади. Время для мальчика куда-то ушло, ни остановилось, ни замедлилось. Сильный удар копытом в ногу отбросил мальчика в сторону. Сиротка прополз несколько метров, ища глазами спасения, собирая брюхом грязь, цепляясь маленькими пальчиками за упавшую траву, выдирал её с корнями, но полз.
Всадник развернулся и спрыгнув с лошади достал длинный и жесткий кнут, на конце которого была привязана металлическая гайка.
–Сейчас покажу тебе, как зерно воровать, щенок! – крикнул он, и сверкнул кнутом, гайка угодила ошеломленному мальчику прямо в висок. Лошадь визгнула, бесконечное пространство озарили искры, и мальчик упал в никуда, которое длилось очень долго.
Глава 14.
Жизнь, круг за кругом, играть заново, но не для нас. Она играет словно пластинка, только ноты меняются со временем, некоторые из них тускнеют, некоторые просыпаются детским криком, иные рыдают, иные смеются.
Хорошо там, где нас нет, ибо мы не знаем лучше другой жизни, чем свою. Каждый совершает поступки в согласии со своими понятиями о ней. И раз за разом поступки, когда-то жившего, даже незнакомого человека, могут повторяться другими людьми, каким бы ужасными они не были. Это говорит о том, что человек не меняется в сущности своей, не меняется его отношение к реальности, к страданиям других, в отношении к самому себе, что всегда найдется нравственный двойник человека в том, или ином выборе. И чем человек больше проживет жизней, а то есть, чем больше он прокрутит чужих судеб в голове своей, пропустит через свой мировоззренческий фильтр, тем более сострадательным он становится. Он научится ставить себя на место другого, каким бы то место не было, ему не стыдно почувствовать себя в шкуре даже самого бедного и жалкого человека на земле.
Мальчик очнулся в сырой землянке. Пахло листьями и землей.
–Пить, – произнес он, – в горле пересохло.
–Очнулся! Живой, – улыбнулся ему грязный мальчишка через ветки, – думали уж помер! Ты не шевелись, он тебе все отбил, все отколошматил! Живого места на тебе нет. Нам бы позвать кого, а некого! Придется своими лепешками с тобой делиться, на попей, – мальчику протянули жестянку, наполненную дождевой прохладной водой.
Все тело болело, в груди защемило, губы были разбиты, от удара кнутом по лицу расползалась гематома, которая наполовину затянула глаз мальчику. Он старался вспомнить, что произошло, но не мог, все вылетело из его головы, помнил только скачущую на него лошадь, и удар о землю. Остальное – темнота, иногда сны, бестолковые сны, бредовые сны.
–Скажи спасибо, что хоть зубы целы! Да живой остался! Он от тебя добрых часа два не отходил, лупил и лупил! На спине живого места нет, так что лежи на боку! Мы его теперь за версту чуем, наши дежурят, его высматривают, половина наших ушла, разбежалась после того раза. Ходить сможешь, так и мы уйдем! Нечего здесь больше делать, в следующий раз – убьет, и ничего ему не будет!
–Какое сейчас время? – спросил сиротка.
–Полдень уже, ты второй день валяешься без сознания, как этот дядька отошел от тебя, так мы тебя сюда и перетащили, присматриваем за тобой по очереди. Твои плюшки целы, мы их подобрали, а вот колоски тот дядька рассыпал по полю! Так и тряс, пока последний не вылетел. А потом, принялся за тебя! И ногами тебя давил, и кнутом, хотел коня на тебя натравить, а тот не пошел, чуть не скинул его, ну и удрал на нем! А мы спрятались, ели живые от страха, да он видать, устал! О нас забыл! Иные так и просидели до вечера, все мокрые от дождя, замерзшие. А ты крепись! Жизнь – одна.
–Спасибо вам, – произнес Егорка и уснул.
Когда он проснулся, у него разыгрался аппетит и он съел половину лепешки.
Ощупал лицо, заплывший глаз, едва дотянулся до изувеченной кнутом спины, смотрящий специально сдернул лохмотья и оголил кожу мальчика, чтобы кнут всегда достигал своей цели, поэтому голова оказалась ими прикрыта. Попробовал перевернуться, но тело не слушалось, засохшие раны стали лопаться, пошла кровь. Беспризорники принесли старого подорожника и обложили спину мальчика свежими листиками, так листики они меняли по несколько раз в день, отрывая вместе с кровью от ссадин.
Гайка оставляла глубочайшие синяки, сдирала кожу, сам кнут – борозды вдоль и поперек. От ударов сапогами затекли и опухли ноги, но сломаны не были. Ребра – целы, но помяты, грудную клетку пришлось расправить, она громко хрустнула, но встала на место, долго ещё напоминала о себе. Пальца оказались целы, губы разбиты ударом сапога. До зубов дело не дошло. Одна сломанная кость могла стоять мальчику жизни.
Снаружи лил дождь и мальчики прятались по землянкам и скирдам. Иногда сиротка просыпался, чтобы выйти в туалет, его приходилось аккуратно поднимать и выносить, так, как ноги его ещё не слушались, иногда он мочился под себя.
Так мальчик провалялся около пяти дней, пока еда не закончилась, пока ему не стало лучше и не пришла сухая погода. Время, на все эти дни словно застыло, а он, словно птенец вылупился из яйца, голый и беззащитный, потерявший свою грубую кожу и прыть.
Раны стали понемногу затягиваться.
Он заскучал, думы не думались, никакие мысли не приходили в голову, кроме, как о родном доме. Случившееся его опустошило, когда он смог полноценно ходить, ребята помогли ему. Наверное, он бы не рассказал обо всем матери, чтобы не волновать её, чтобы не беспокоить, предпочел бы молчать о своих днях на улице! Ни слова не проронил бы! Даже братьям своим бы смолчал, если бы только вернулся домой, но туда нельзя! Особенно в таком жалком виде!
–"Все-таки я уже взрослый!" – думал он, – "взрослые не плачут", – но иной раз, задумавшись об отце, или о завтрашнем дне, о том, что завтра будет нечего есть – мальчик плакал по ночам. Стараясь не выдать себя перед товарищами – тихо, спрятав лицо в лохмотья и листву, плакал.
–"Где ты, папа"? – задавался он вопросом, -"там ли на небе? Слышишь ли ты меня"?
Мальчик явился для них героем! Без страха и испуга, оставшись наедине с чудовищем, воплощенным в виде смотрящего, он выжил.
Тогда он
