Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

Но молодая торговка не подозревает об этом. Ее легкий мир не заморочен ажурными переходами светотени. Мрачным высотам и светлым пропастям нет в нем места. Она выходит на проспект, привычно ловит краешком глаза отражение в блистающей витрине – и ужас мелькает на полудетском личике. Не обращая внимания на сутолоку и уличную суету, девушка идет к стеклу и сосредоточенно стирает черные разводы. Достает ярко-красную помаду, оставшуюся от старорежимных маминых запасов, деловито обводит губы. Наклонившись, смахивает переулочную грязь с элегантных сафьяновых сапожек, стянутых по случаю у старшей сестры. Сестра ее уже давно покончила с такими формальностями, как частная торговля вразнос, и состоит по этому делу на учете в черноморской чека. Ее не убудет.

Одергивает платьишко так, чтобы оно смотрелось менее вызывающе. Все-таки сначала надо попробовать распродать то, что в корзинке, – а уж потом, если не получится… Взбивает челку и подмигивает через стеклянное отражение какому-то молодому щеголю. Щеголь расплывается в улыбке, ощупывает взглядом грудь, широкие бедра, темный треугольничек под мокрой тканью… но отводит глаза.

Что ж, сначала бублики. «Купииите бублики, горячи бублики! Гоните рублики сюда скорей!» – забилась, затрепетала среди электрического зеркального ада веселая песенка-зазывалка. Прохожие улыбаются и подходят, привлеченные высоким сильным голосом. Но бросив взгляд на размокший, разбухший и явно умерший не своей смертью товар в корзинке, разочарованно идут по своим делам.

Проспект переходит в бульвар, бульвар оканчивается широкой, знаменитой на весь мир черноморской лестницей. Двести шагов вниз с песенкой и шутками – а на двести первом авария. Стоптанный каблук подворачивается, и девушка летит прямо в черную фрачную спину высокого человека с сигарой и тросточкой.

Тот, кажется, ничего не замечает – он пялится на тектоническое шевеление портовых кранов во мгле. Идет себе, не обращая внимания на толстое портмоне, след столкновения, улику, упавшую с него, как спелое яблоко с ветки.

Хищный огонек в девичьих глазах, но честность – или расчет? или просто глупость? – перевешивают:

– Дяденька! А, дяденька. Вот, это ваше вот, – и в тоненькой лапке подрагивает блестящая крокодильей кожей потеря.

Человек оборачивается, и девушка непроизвольно дергается назад, снова оступается на двухсотой ступеньке и то, что некогда было бубликами, бесформенной серо-буро-зеленой массой рассыпается у ее ног. Есть от чего отпрянуть: черный фрак на голом, загорелом дочерна теле. Белый галстук бабочкой, небрежно завязанный на худой шее без воротничка. Белки глаз светятся звездами первой величины. Улыбка ослепляет, как магниевая вспышка фотографа Каца:

– Нет, девочка. Это твое, – странный жесткий выговор, и жест открытой ладонью.

– Как мое? Нет, не мое. Мое вот, – и беспомощные попытки собрать размякшее тесто.

– Твое-твое. У нас говорят finder-keeper. A у вас, кажется: «Что с возу упало, то пропало». И если ты сомневаешься справедливость этой поговорки, just посмотри на то, что осталось от твой бубликс.

То, что осталось от «бубликс», действительно было хорошей рекламой для «пропало». Осталось от них, прямо скажем, немного. И пока девушка пыталась понять, как это связано с портмоне, выпавшим из незнакомца – уже не страшного, но все еще странного, – тот приподнял в шутовском приветствии цилиндр, развернулся спиной и растворился в лиловых сумерках.

Сам по себе новенький бумажник из крокодила мог быть продан и обеспечивал спокойную безбедную жизнь недели на две, а то и на месяц. А уж содержимое!

Незнакомые – а вернее, знакомые только по рассказам более удачливых или менее щепетильных подруг – разноцветные бумажки. Зеленые, красные, белые. С портретами. И буквы на них – вроде почти все как родные, а что написано – ничего не понять.

Валюта.

С одной стороны, дело выгодное и прибыльное. С другой – дело хлопотное и не совсем законное. Совсем, надо сказать, незаконное. Впрочем, выбирать все равно особо не приходилось: дело, которое оставалось неудачливой торговке выпечкой, было тоже незаконным. Да еще и существенно более хлопотным и неприятным, чем валютные спекуляции.

– Надо посоветоваться с тетей Софой, – решает девушка.

Все просто: конечно же, ей поможет умудренная опытом прожженная квартирная хозяйка! Почему нет? Тетя Софа не раз уже выручала ее – и в достаточно щекотливых ситуациях. Теперь бумажник можно спокойно спрятать в корзинку, прикрыть сверху хлебобулочными развалинами, и вот уже беззаботная песенка прыгает вверх по Таврической лестнице, чисто для порядка призывая гуляющих покупать бублики.

Морось, как по заказу, прошла. Холод тоже отступил – и даже голод притупился: желудок перестал урчать, поняв: сегодня его наконец-то чем-нибудь покормят. Но беззаботность и счастье – не самые хорошие советчики, если ты движешься по улице советского Черноморска с толстой пачкой валюты в корзинке.

– Мухина? Ну-ка постой! Давно хотел с тобой поговорить. – Постовой милиционер Аникин при исполнении строг, но справедлив. Даже без валюты в корзинке встреча с ним в лучшем случае кончалась «профилактической беседой» часа на два. Теперь же исход мог быть существенно более плачевным. Аникин давно присматривался к девушке, желая перевоспитать ее. А лучшим способом перевоспитания, который он знал, была «высшая мера социальной защиты». Ему просто не хватало полномочий, да случай здесь был еще не совсем запущенным.

– Куда разлетелась так? Почему бегаешь от меня?

– А чего от тебя не бегать, начальник? Мне некогда с тобой лясы точить, у меня товар пропадает! – Терять уже почти нечего, голову кружит дурной эфир удачи и молодчества.

– Товар? Твой товар, Мухина, при старом режиме по желтому билету шел. А при новом – как классово чуждый – упразднен. Вместе с продавщицами. Чуешь, чем дело пахнет?

– Очень мне твои намеки обидные, начальник! Я честная девушка, торгую выпечкой, у меня и патент есть.

– Про твой патент разговор отдельный. От него за версту просрочкой несет, а за сто шагов – и вовсе липой. Давай-ка так: мы с тобой сейчас в отделение пройдем, хлебушек этот я как вещдок конфискую, переночуешь в кепезе. А наутро инспектор будет разбираться с тобой…

– Да ты шо, ты шо! – отступает и затравленно оглядывается девушка. – Нет такого закона, начальник, чтоб за пирожки в кепезу. Ты, ты это. Ты тогой. – Эйфория удачи улетучивается, паника заливает липкой волной, губы не слушаются, во рту сухо. Остается только оглядываться в поисках помощи. Но кто, в самом деле, поможет? Связываться с милицией – дурачков в Черноморске немного.