Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

– Юла! Юлка!! – кричит Глеб, срывая голос. В углу двора сдавленная возня, стоны. Отчетливо голос Крыса Ратте:

– Слишком рано. Она не готова.

И старческое хихиканье:

– Ну вот я и подготовлю. Чувствую, спешить надо. Каждая душа наперечет, каждое тело в дело.

Оскальзываясь на стертых ступенях, переворачивая столы – туда, скорее. Достать из кармана потайной фонарь, качнуть несколько раз динамо. Слабый, но верный лучик света в темном царстве. Далеко, слишком далеко, Старик, весь вечер масляно блестевший глазками на Юлу, крепко прижимает ее к себе шестью мохнатыми лапами. Держит у ее горла ритуальный обсидиановый нож. Юла хрипит, платье на ней разорвано. Паук, не стесняясь, запускает лапы в разрывы, тельце в пикейном жилете подрагивает от возбуждения. Соломенное канотье сбито на затылок, фасеточные глаза не мигают:

– Да-да, я подготовлю, уж будьте уверены.

Одним движением мохнатой лапы, острым, как клинок, когтем он сдирает платье. Матовая белизна кожи беззащитна в лунном свете, видны мраморно-голубые прожилки на груди. Паучьи щупальца ласкают ее, со жвал капает слизь.

Крыс продолжает пищать:

– Но по очереди я должен был быть первый. Она сначала должна быть моей!

Он не обращает внимания на Глеба, он увлечен только одной мыслью. Из уголка рта стекает ручеек слюны. Паук шипит:

– Нет времени на ваши глупые правила и очереди. В городе один из баронов. Лягавые сели на хвост. Ты думаешь, что вот этот фраерок тут трется?

Ратте оглядывается и в тот же миг получает в висок удар паучьей ноги с разворота. Заваливается на бок, на плиты двора вытекает темная лужица.

На горле девушки появляется несколько капель крови: кинжал разрезал тонкую кожу. Паук наклоняется и жадно слизывает их, страстно урчит. Понимая, что вырываться бесполезно, девушка кричит:

– Соседи, друзья-подруженьки, помогите же!! Ведь я для вас старалась! Мама!!! Папа!!

Молчание. Напуганные внезапной темной вспышкой, все стараются забиться в какой-нибудь неприметный угол и привлекать к себе как можно меньше внимания. Папа, откушавший еще в самом начале вечеринки целую четверть в одно рыльце, спокойно похрюкивает под столом. Мамаши давно след простыл.

– Глеб! Глебушка, родной, спаси меня! – хватается за последнюю соломинку несчастная жертва.

Вспомнив уроки мексиканских товарищей, бывший чекист делает единственное, что возможно в данной ситуации. Эль-Койот-Москито. Он запрокидывает голову в небо, туда, где, скрытый жидкой мглой, бессмысленно кривится лунный диск; он воет.

Вой, начинающийся с низкого рыка и переходящий – все выше, и выше, и выше – в тонкий визг, потом писк, потом в инфразвук, парализует вокруг все живое. И нежить тоже. Старик замирает, обсидиановый нож падает наземь и тут же растворяется – черный сгусток в черных сгустках темени. Юла пытается вырваться, но паук уже овладел собой. Он скалит рот в улыбке, обнажает желтые клыки. Пока Глеб переводит дыхание – Старик впивается в горло девушке и начинает пить кровь. Утробно, сладострастно ухает. Его брюхо пульсирует, раздувается.

Что остается? Прыжок – на грани возможностей человека. Горсть соли из внутреннего кармана – в глаза ненавистному арахниду. Шипение боли.

– А, не нравится, сволочь, наша советская соль! Получи, гад, добавки!

И еще одна горсть – в глаза твари, чтобы ослепить ее, навсегда вогнать во тьму, из которой она когда-то выползла.

Лапки старика дергаются, девушка выскальзывает и бесформенным комом опускается на плиты, рядом с Крысом. Некогда помогать ей. Некогда даже проверить – нужна ли ей еще помощь. Враг ослеплен, но не повержен. У него чуткий слух, отличное обоняние и еще пять чувств, совершенно нечеловеческих. У него ядовитые клыки и когти на лапах – а у Глеба только бесполезный браунинг и ремень с тяжелой медной пряжкой. Ну, хоть что-то.

Отпрыгивает, наматывает ремень на руку. Бьет наотмашь между парами глаз. Раздается шипение боли, показывается желтоватый дымок. Конечно! На пряжке меч, серп и молот. Сразу три креста – и пентаграмма. Впрочем, пауку это как комариный укус – неприятно, но не более. Разворот, удар. Глеб уходит. Еще разворот, челюсти щелкают у его плеча. Снова уходит. Паук методично и планомерно загоняет его в угол, чтобы добить там и вернуться к Юле. Глеб упирается спиной в стол, под столом кто-то ворочается. Блох. Затаившийся, дрожащий.

Чекист пинком заставляет насекомое подняться, прыгает ему на плечи. Блох мотает головой, но железные подковы яловых сапог вонзаются ему в бока, заставляя подпрыгивать, уворачиваться от паучьих ударов.

Всадник на блохе против обезумевшего от боли и ярости паука. Начинается смертельный танец. Танец на выносливость, на выживание. Безумная румба ударов и контрударов, кажется, что невидимые маракасы шуршанием задают ритм.

Кажется? Нет, не кажется. Действительно, маракасы. И если следовать их ритму, прыжки получаются точными, удары четкими, и противник начинает слабеть, отступать. В игре явно появилась какая-то третья, неизвестная пока сила. Неужели тот самый monsignor le baron? Но ведь «белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон»! Нет времени размышлять. Паук снова наступает, ритм маракасов становится невыносимым, Блох не слушает шенкелей, он явно сдает. Нужно оружие. Хорошее режуще-колющее оружие, одного удара достаточно.

Любое оружие: меч из озера, меч из камня, меч-кладенец, серебряная катана.

Вспомнив уроки товарища Хуана, Глеб со всей силы бьет истощенного скакуна, заставляя его прыгнуть высоко-высоко, до Луны, выше Луны, на другой пласт реальности. Блох падает бездыханным на пустынной равнине, залитой мертвенным светом. Рядом темная рябь – паук пробивается следом. Что здесь? Гора черепов скалится белозубыми улыбками, пялится пустыми глазницами. О поле, поле, кто тебя? Классика. Рядом исполинская голова в шлеме.

Паук вырвался из озера темной ряби и приближается. Нет времени на разговоры.

– Прости, старина, – вздыхает Глеб и навешивает в висок богатырской башке хук справа. Голова откатывается в сторону, громко матерясь. В неровных рассеянных отсветах блестит меч-кладенец.

– Спасибо, старик, – кричит Глеб. – Сочтемся!

В прыжке с переворотом уворачивается от когтей паука, хватает оружие и вываливается обратно в черноморский дворик. Пинает Блоха, но тот не дышит.

Что ж, придется пешком. Но теперь это не так страшно. У него есть что противопоставить когтям и клыкам.

Маракасы задают ритм бешеной схватке. Карусель. Потерянная румба. Черный фанданго. Пляска смерти. Три отрубленные конечности дергаются на земле. Дважды паучьи клыки достигали цели. Кровь и желтая слизь перемешаны на дворовых плитах. Яд начинает действовать, Глеб чувствует, что еще немного – и он упадет без сил, без воли, без жизни.