Наплывы времени. История жизни - Артур Миллер

Она согнулась, заливаясь смехом, будто это произошло не двадцать пять лет назад, а вчера. Однако ей здорово досталось за невнимание: ей сказали, что ее проклял Господь. Причем это был тот особый случай, когда божественный гнев нельзя искупить. «Я-то думала, Иисус милосердный. А по-ихнему, чуть зазевался — он так и норовит огреть тебя по голове». Конечно, это было смешно, но почему-то глаза ее говорили обратное.

Все завертелось. Бостонская постановка оказалась теплее, чем я ожидал, но не покидало сомнение, тот ли был выбран тон. В номере гостиницы я перечитал первое действие «Гамлета» и неожиданно для себя понял, что за его видимым помешательством стоит не сумасшествие, а безысходность, как бывает, когда ситуация очевидна и в то же время неразрешима. Он должен отомстить за отца, но испытывает радость при мысли, что займет его место. Что делать? Остается посмеяться. Он знает, что все вокруг лгут, знает, что сам не до конца честен. Боится открыто и ясно выражать свои чувства, опасаясь предательства, хотя уже едва помнит, с чем все это изначально связано. Единственное, в чем он уверен, что сам честнее других. Но в душе не может не признать за собой определенную двойственность. Все больше порывая с семьей, я разделял его самоосуждение и неприятие себя, глубочайшую ненависть по отношению к неискупленной вине и невозможность выйти из этого круга.

Несколько дней подряд Марти Ритт брал меня с собой на скачки и учил делать ставки, используя тайно раздобытую информацию о лошадях. Я преуспел, и мы выиграли несколько долларов. Его мать играла на бегах профессионально. И он тоже всегда выигрывал, хотя бы немного. Я не знал, что лошади на бегах такие изящные, как будто игрушечные.

В работе он, как режиссер, был почти незаметен, напоминая Казана и сильно отличаясь от Джеда с его бахвальством. Мне кажется, Марти считал, что режиссер — это приводной ремень, который является помощником Бога, но не самим Боссом. Основное для него было понять текст, а не продемонстрировать, что он думает по этому поводу. Для такого читающего человека, как он, Марти был удивительно ограничен в своих эстетических пристрастиях. В работе доверял не только голове, но и телу, опасаясь заставлять актеров много думать в ущерб инстинктивному ощущению роли и мизансцен. В этом он тоже походил на Казана: мне кажется, их заземленность объяснялась тем, что оба в прошлом были актерами.

Тридцать лет спустя Дастин Хофман скажет: «Для того чтобы получилось, надо сыграть кишками», чего не скажешь о первой постановке «Вида с моста», которая тянула не больше чем на «весьма сносно». В 1965 году дух пьесы на удивление полно выразил во внебродвейской постановке Улу Гросбард. Помимо особого везения этому способствовал прекрасный подбор актеров. В роли Эдди и Родольфо он занял двух неизвестных молодых актеров Роберта Дюваля и Йона Войта. Трудно было предположить, что вне Бродвея в театре встречаются такие мощные дарования, как Дюваль. За кулисами он позже представил меня своим родителям: его отец оказался адмиралом в белом строгом кителе, а сам Дюваль говорил на прекрасном английском. Мимо нас сновал молодой ассистент режиссера, у которого был такой нос, будто у него аденоиды. Гросбард незаметно кивнул в его сторону, посоветовав обратить внимание на исполнителя роли Вилли Ломена в будущем. При всем уважении к Гросбарду, я усомнился, ибо Дастин Хофман с заложенным носом был настолько нелеп, что я посочувствовал этому бедняге, как ему пришло в голову стать артистом. Гросбард же видел в нем не Хофмана, а актера, самый дух его. Обостренное восприятие отличало его отношения со всеми исполнителями спектакля, что придавало особую неповторимость. Спектакль шел уже не один раз, когда актеры заметили, что каждый вечер в одном из первых рядов сидит один и тот же человек. Растроганный финалом, он обычно покидал театр среди последних. Как-то после спектакля кто-то из актеров подошел к нему, и они разговорились. «Я знал эту семью, — сказал тот, утирая слезы. — Они из Бронкса. Здесь все правда, только конец другой». Как же было на самом деле? «Эдди вздремнул, а девушка, войдя, прикончила его ударом в сердце». Конечно, я слыхом не слыхивал ни о какой семье из Бронкса, но каков финал!

Мэрилин вырвалась на денек в Бостон. Чтобы ее не узнали, она надвинула на лоб глубокую белую вязаную шляпу, надела толстый свитер, шерстяную в черно-белую клетку юбку и мокасины. В свои двадцать девять она смахивала на старшеклассницу. Погода была серая, облачная, и несколько человек на улице обратили внимание на ее темные солнцезащитные очки. Мы долго бродили, посмотрели в каком-то кинотеатре только что вышедший на экраны фильм «Марти» и отправились поужинать. Она произвела магическое впечатление на официантку, та без конца обращалась к ней, интуитивно ощущая ее исключительность даже в таком нелепом наряде.

Мэрилин рассказала, что ассоциация подиатристов обратилась к ней с просьбой снять слепки ступней, настолько они безупречны по форме, а какая-то стоматологическая школа мечтала получить слепок рта и зубов без единого изъяна. С каким-то неизбывным страхом мы сидели друг против друга в ожидании, когда приблизится будущее.

— Никак не могу приучить себя к мысли, — сказал я, — что могу потерять тебя.

Ее лицо исполнилось беспокойством.

— А почему ты должен терять меня?

И она сняла очки с неуверенной улыбкой.

Проходя мимо нашего столика, официантка, крашеная блондинка средних лет, услышала слова Мэрилин и узнала ее. Открыв от удивления рот, она обернулась ко мне выразить свое удивление, возмущение, даже негодование по поводу того, что я мог оказаться настолько глуп и жесток, чтобы причинить боль ее идолу. Не будучи знакома с Мэрилин, она неожиданно предъявила на нее свои права. И тут же, вернувшись, протянула листок для автографа.

По дороге в гостиницу Мэрилин почувствовала, что я подавлен.

— Что с тобой?

— Такое ощущение, будто ты ей принадлежишь. — Я оборвал себя, недоговорив.

— Что за чушь.

Но на пустынной улице мы были уже не одни.

VI

В 1956 году окрестности Пирамидального озера в Неваде напоминали лунный ландшафт: таинственное очарование безлюдного места не нарушалось возведенной вдоль берега эспланадой, ларьками с горячими сосисками и ревом моторок. Соленое серное озеро растянулось на мили в индейской резервации Пайют, суровом красивом крае, который время от времени облюбовывали киношники, снимая фантастические фильмы о космических пришельцах. Я должен был прожить здесь не менее полутора месяцев, чтобы по закону штата оформить развод, поскольку в штате Нью-Йорк для этого все еще требовалось доказать адюльтер. По той же причине здесь находился Сол Беллоу, с которым у нас был общий издатель Паскаль Ковичи из «Вайкинг пресс», — он и попросил его подыскать для меня место. Беллоу жил в одном из двух коттеджей на берегу. Я занял другой. Он работал над романом «Хендерсон — король дождя». Я обживал местность, куда попал, разрушив свою жизнь.