Ворон - Дмитрий Щербинин

— Да нет все образумиться, образумиться, образумиться… — зашипел он сквозь зубы и тут увидел Сереба.

Он стоял на поляне, окруженный солнечный светом, который, просачиваясь через листву, опадал, густым, но прозрачным водопадом. В этом сиянии исполняли воздушный танец бабочки, а яркокрылая стрекоза, словно маленький, добрый дракон, летала рядом с ними. Картина эта была такой мирной, такой привычной Альфонсо, что он попытался себя утешить: «А, быть может, и не было ничего. Может, только привиделось…». Однако, в это время по парку в очередной раз загудели трубы, и, где-то залаял пес…

С немалым трудом Альфонсо удалось подняться на ноги, с еще большим трудом он приподнял колыбель, проволок ее два шага — малыши по прежнему громко кричали…

— Сереб! — голос словно и не его, а какого-то создания мрака…

Конь подошел к рыдающему, трясущемуся, стоящему на коленях перед колыбелью Альфонсо. Не сводя с него, умных и спокойных глаз, встал перед ним на колени, приглашая усесться на спину.

Посиневшие, сведенные судорогой губы юноши, вырвали мучительный шепот:

— Ну, вот! Ты, друг, не оставляешь меня! Только не уходи, не оставляй одного!

Говоря это, он взобрался в седло; установил перед собой эту, в виде лебединой ладьи колыбель, и она очень хорошо пришлась к спине коня, так, будто для этой спины и была изготовлена.

Сереб вскочил, и бросился через парк. Вокруг замелькали, отлетая назад, деревья; солнце стремительно заморгало в разрывах между ветвей. Вот они вылетели на большую, украшенную мраморными статуями аллею, и тут же разом несколько голосов потребовали, чтобы он остановился.

— Не останавливайся! — роняя слезы, выкрикнул Альфонсо. Он склонился над колыбелью; и видел рыдающие личики братиков совсем рядом. — Не плачьте… — однако, они, видя его страшный лик, принялись рыдать еще сильнее.

А они вновь скакали по зарослям, да по густым, как раз в той части парка, где редко гуляли, где кусты росли без ухода садовников, и разрастались на этой благодатной земле, как им вздумается широко. Заметившие их на аллее, устремились в погоню, и теперь топот их коней, раздавался за спиною. Сереб летел, как ветер в бурю, однако, и кони преследователей были из лучших нуменорских скакунов, так что вырваться от погони не удавалось.

Вновь послышались тревожные трубы, но теперь едва слышно…

Они вылетели на довольно широкую поляну, и, когда проскакали значительную ее часть — раздался окрик преследователей, увидевших Альфонсо. Он вывернул голову; и увидел, что несколько, легко одетых витязей, с обнаженными клинками, на белых скакунах, вылетели на поляну.

Поляна уже закончилось — кругом замелькали заросли, а юноша, по прежнему высматривал позади преследователей. Несколько раз ветви хлестнули его по затылку, но он и не заметил этого. Потом услышал спереди свист — резко развернул голову — слишком поздно. Прямо на него рванулась широкая ветвь; ударила в подбородок, разбила губы, и вышвырнула из седла. Повалился спиною на землю, а Сереб, на хребте которого по прежнему укреплена была колыбель мелькнул среди зарослей и скрылся. Стремительно нарастал топот. Уже чувствуя, что теряет сознание — Альфонсо откатился в сторону, сжался за стволом…

Еще услышал, как вихрями пронеслись преследователи, а затем тьма заполнила его сознание.

Казалось, что лишь краткое мгновенье прошло, и вот уже вновь возвращаются прежние чувства; и свет дня, и чьи-то голоса, и сразу- страшное напряженье, болью в висках заломившее.

В отчаянной, слепящей вспышке вернулось к нему зрение — нет, он еще не схвачен, лежит в зарослях, но не на том месте, где упал, а на значительном расстоянии, и трава вокруг смята и разодрана — значит, забытье не было полным; значит — он метался в бреду.

— Сереб!.. — позвал он негромким голосом, однако, никто не отозвался.

А голоса приближались, слышался и лай собак, трещали кусты — идущих было много, и шли они широкой цепью.

«Нет — я вам не дамся. Не можете вы меня судить. Я свободен. Я не совершал того, в чем вы меня обвиняется. Нет. Нет!» — с такими мыслями, больше похожими на смертную судорогу, пополз он от преследователей и, одновременно, в сторону. Попытался подняться, но тело похоже было на мешок.

Преследователи нагоняли.

Вот громко залаяла, почуяв его след собака, а вслед за тем, грянули голоса:

— Он здесь был! Точно был — смотрите — трава примята…

Быстрыми, не то рывками, не то прыжками, стал продвигаться Альфонсо. «Все — пропал, сейчас набросятся. А я буду бороться — ох, пока хоть сколько то силушки во мне останется — бороться буду. Вцеплюсь в них зубами, грызть буду. Но, ведь, все равно скрутит… Ох, нет — нет. Лучше уж смерть — лучше уж все, что угодно, только не слышать то, что они мне говорить станут… Не совершал я этого!!!» — волком взвыл он в душе своей.

Уже расслышал топот бегущих. Оставались последние мгновенья, когда можно было укрыться. Чувствуя, как пот катится по лбу, как все тело дрожит, он рывком ухватился за нависающую над ним ветвь, рывком поднялся; и, заваливаясь вперед, ничего вокруг не видя, побежал, каждое мгновенье почти падая, но, все-таки, выравниваясь; ударяясь плечами о стволы.

Он и не заметил как пред ним открылся широкий, и довольно крутой склон, покрытый высокими елями — окончание этого склона едва было видно, и там, яркую бороздою проступал свет дня.

Альфонсо не удержался ногах, покатился все быстрее и быстрее — ему чудилось будто его схватили; рвут на части, бьют — он несколько раз ударялся о стволы, отлетал в сторону, продолжал кружится — мелькала беспорядочная мешанина из световых бликов и черных теней; вот он выставил руки — до крови расцарапал ладони, но остановиться так и не смог.

Но вот склон окончился, и он вылетел на поляну, заполненную солнечным светом; показалось то ему, будто он в пламень влетел; смял травы, и, наконец, уткнулся разгоряченной своей головой в ледяной ручей — жадно, судорожно сделал несколько глотков — поперхнулся, закашлялся, а в голове то билось: «Нет — не схватили еще. Жив еще».

Но со склона уж слышался лай собак, и крики:

— Да только что он здесь был!.. Смотрите след то какой свежий!.. Вот сейчас его и схватим!.. Осторожней будьте — он уже двоих убил!..

— Нет, нет, нет! — вслух рыдал Альфонсо. — Пожалуйста, ворон, прости меня! Делай, что хочешь, только избавь от этой боли; не дай быть схваченным ими!

От голоса этого поляна накрылась призрачной дымкой; мирно сидевшие во травах птицы, взмыли говорливыми облачками, упорхнули бабочки и стрекозы — казалось, зло уже приложило к этому месту свою длань.

Он, рыдая, полз в этих густых травах; жаждал избавиться от мучительных чувств, но они только возрастали в нем. Неожиданно, на судорожно вытянувшуюся руку его уселся ворон, в голове раздался ровный, ничего не выражающий голос:

— Теперь понимаешь, как глупо ты поступил, отказавшись от моего руководства? Вот, не гнал бы ты меня тогда, и все было бы хорошо, и ехал бы ты сейчас спокойно по дороге…

— Только избави ты меня от них! — взмолился Альфонсо.

Все ближе-ближе лай собак, а за ними стена голосов. Дрожь пробивала тело:

— Ведь сейчас уже схватят! Ну — спаси же!

— Спасу, если поклянешься, что во всем только меня слушать будешь.

— Да, да — клянусь!

— Хорошо же — и помни, что, как только нарушишь клятву — ждет тебя темница…

Тут ворон обратился в черное, безлиственное дерево, которое подхватило Альфонсо, прижало его к своей жесткой, холодной коре — кора раздвинулась перед его лицом, и он был поглощен ею. Вокруг холодная темень — дышать невозможно, и все же он, каким-то образом, еще продолжал жить.

Псы вылетели на поляну; но вот их громкий лай сменился трусливым поскуливаньем — они поджали хвосты и отступили. Выбежали и люди.

— Что такое?.. Чего испугались?.. Эй — смотрите, что это за дерево?.. Да отродясь у нас в парке таких деревьев не было!.. А кто его знает, может и было — в это части никто и не гуляет почти…

Казалось, что и не дерево это а трещина — будто по поверхности Нуменорского дня ударил кто-то могучим кулаком; и вот появилась эта ветвистый провал, ведущий в сокрытое за этим днем ничто.

— Это уж не нам разбираться, что это за дерево! Одно только ясно, что — это не Альфонсо. А нам за Альфонсо надо! Вперед!

Побежал, огибая дерево довольно значительным кругом. Все старались побыстрее покинуть зловещую поляну.

А тьма вокруг Альфонсо наполнялась образами, звуками.

Был шум тысяч и тысяч голосов, которые славили его. Он огляделся, и увидел, что сидит на летучем златистом троне; а вокруг него толпы людей, и позади — тысячи, тысячи, а то и миллионы — и все они любят, и славят его. А вокруг, прекрасный, никогда ранее не виданный город, над которым распахнулось зовущее его звездное небо. Перед ним открывалась широкая улица, которая взбиралась на холм, сразу за которым т начиналось это звездное небо. А люди кричали, могучим хором: