Княжна (СИ) - Кристина Дубравина

Она хорошо укусила директора.

На миг Анна напугалась, что из кабинета не выйдет, что ей в голову выстрелят сейчас, и единственным свидетелем убийства будет секретарша, сидящая по ту сторону двери. Но Вагнер вдруг дёрнул уголком потресканых губ.

Князевой показалось, что этим жестом он попытался скрыть удовольствие:

— Откуда у вас такое убеждение? — спросил совершенно спокойно. Анна встретила взгляд босса, пояснила:

— Вы никогда не появляетесь на пьесах, — и, поняв вдруг с ужасом, что это был единственный её аргумент, принялась говорить-говорить-говорить. Всё, что только в голову приходило, чтобы только не молчать, не вернуть Вагнеру инициативу:

— Вы даёте деньги на развитие театра, но, признаться, создаётся видимость, что вы этим занимаетесь только для того, чтобы… «отвязаться», сделать бухгалтерию чистой. А на самом деле «теневая» сторона «Софитов» приносит вам куда больше… удовольствия.

— Потому, что на «теневой» стороне «Софитов» у меня — одна из главных ролей? — вдруг подхватил Вагнер, обрывая Анну. Хмыкнул, кивнул, снова сделал улыбку Саши Белого: — Да, в чём-то вы правы; изначально театр создавался в качестве прикрытия одного из основных теневых каналов северо-западных районов Москвы.

Анна не удержалась и дёрнула уголком губ в усмешке; подумаешь тоже, Америку открыл!..

Кристиан стряхнул пепел и вопреки её стараниям снова вернул себе роль всезнающего рассказчика:

— Но в милиции, как бы я её не любил, в последнее время работают не совсем дураки. И явно бы районы управления внутренних дел заинтересовались театром, в котором не идут постановки. Пришлось создавать, имидж, прикидываться, что «Софиты» — не более чем принадлежащий частнику театр.

— И они поверили?

— Первые полгода кошмарили проверками, — признался, дёрнув щекой, Вагнер. — А потом успокоились; бухгалтерия у меня всегда была чистой, спектакли шли, даже исправно набирали три четверти зрителей от общего зала. Иными словами, нет повода для подозрений и облав. Но и, признаться, к тому времени я прикипел к сотворённому детищу. К девяностому году в «Софитах» появились толковые люди, любящее своё дело — такие, как Сухорукова. Тогда театр и заиграл красками. В особенности, для меня.

Герр говорил всё так же мягко, но потом взор вдруг поднял, на Анну смотря с совершенными льдами в зрачках. И тогда девушку озноб прошил от холода металлической тени, мелькнувшей во взгляде Кристиана:

— Потому, Анна, не стоит думать, что «Софиты» для меня — лишь дойная корова.

Следовало бы, вероятно, склонить голову, подобно провинившейся крепостной крестьянке, и залепетать извинения многочисленные. Только подобное проявление диалога Князева считала унизительным и для себя, и для герра; его бы явно утомил поток бескрайних «простите», «я была не права», «вы совершенно не такой»…

Аня встретила взор Вагнера и пошла почти что ва-банк:

— Я думала, что вам тоже будет интересно узнать, какое первое впечатление вы на меня произвели, герр Вагнер.

Кристиан посмотрел на девушку, словно ослышался, но моргнул глазами — помощница Сухоруковой смотрела так же прямо, так же сдержанно. Она словами крайне умело вернула ему собственную отравленную стрелу.

И тогда он усмехнулся. Почти что с гордостью.

— Вы знаете, почему я пригласил вас? — спросил Вагнер, резко сменяя тему разговора.

Анна тому, хоть и удивилась, но следующий выдох сделала с лёгкостью; видимо, «прелюдия» кончились, и теперь Кристиан, наигравшись с Князевой, перешёл к делу.

— Не знаю.

— Сухорукова мертва.

Девушка вскинула голову, подобно животному, услышавшему в осеннем пустом лесу выстрел ружья браконьера. Она взглянула на герра, ожидая, — хотя, не ожидая, а мечтая, — что он с её реакции рассмеется, признается в несмешной шутке. Только вот генеральный директор смотрел всё так же прямо и спокойно.

Словно сказал совершенно о чужом человеке, словно каждый день говорил такие утверждения.

— Как «мертва»? — уточнила Анна совсем глупую вещь, на которую сразу же обозлилась; мертва — значит, мертва, и всё тут. Но голос стал сухим в предательстве, какого Князева от себя не ожидала, и, откашлявшись в себя, проговорила:

— Виктория Дмитриевна хорошо себя чувствовала, когда я видела её в последний раз…

— Виктория Дмитриевна действительно была здорова, — согласно кивнул Вагнер. — Но, Анна, скажите. Когда вы видели Сухорукову в последний раз?

Она задумалась лишь на секунду. Догадка щёлкнула тихим хлопком в спинном мозге, когда Князева отчеканила:

— Двадцать девятого сентября. В день разгона Дома Советов.

— Верно, — с теми же интонациями повторил Кристиан и внимательнее посмотрел на Анну, дожидаясь, видимо, того, чтобы она сама сопоставила два простых факта. Князева это сделала. Быстро поняла, к чему подводил её генеральный директор, и в странной, не до конца осознанной скорби перехватило дыхание до неприятной рези в глазах.

Герр распрямился и пояснил всё-таки, чтобы точно избежать недопонимания:

— Вы знали Сухорукову хорошо — не исключено, что лучше меня — и, уверен, были в курсе её активной политической позиции. Виктория была ярой капиталисткой, — он хмыкнул, позволяя себе остроту: — Уверен, пока все в период распада Союза хватались за головы, она на радостях размахивала флагом Соединенных Штатов.

Он взглянул на лицо Анны и затих ненадолго. Взял под локоть и усадил на стул. Князева кивнула ему в отдалении, и в таких же эмоциях снова на себя ругнулась за то, что лица не смогла удержать. По всей видимости, она побелела смертельно, раз Вагнер усомнился в её способности стоять твёрдо на ногах.

Девушка ощутила, какими нечувствительными стали подушечки пальцев.

Вагнер вернулся за свой стол, на дорогой стул не садясь:

— Вчера, ближе к полуночи мне позвонила дочь Сухоруковой. Сказала, что нашего режиссёра насмерть задавили в толпе зевак и бунтующих. По всей видимости, пока другие москвичи посбегали с рабочих мест домой, чтобы прилипнуть к экранам телевизоров, Виктория Дмитриевна понеслась к Дому Советов, чтоб вживую увидеть падение последнего оплота коммунистов.

— И там её не стало, — закончила за него Князева всё тем же голосом, какой стал чужим для самой девушки.

Вагнер кивнул так сдержанно, что Анна на миг восхитилась самоконтролю мужчины, какой ей нужно было воспитывать в себе годами. Не смогла понять, был ли гендиректор опечален смертью режиссера, и тогда в горле встал ком размером с брекчию.

— Теперь вы понимаете, для чего я встретился с вами?

Она понимала. Ведь была главной помощницей режиссёра, от которой теперь в стенах «Софитов» остались только мелочи по типу случайно оставленных заколок, чашек и чехла из-под очков.

На плечи к Князевой перешёл груз дел Сухоруковой.

Вагнер, стоящий к Анне вполоборота, ответа не услышал и потому заговорил голосом почти механическим:

— До новой постановки остаётся почти ровно две недели. Четырнадцатого октября на сцену должны