Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

Ранк и Захс были большими друзьями и часто успешно работали вместе. Только они из членов Комитета, не будучи профессионалами, не практиковали психоанализ (до окончания войны).

Трудность в описании Отто Ранка, чья настоящая фамилия была Розенфельд, заключается в том, что он резко изменился за годы войны. Личные испытания пробудили энергию и другие стороны его личности, о которых мы ранее никогда не подозревали. Я ограничу себя здесь рассказом о Ранке, каким он был до войны, оставляя до соответствующего времени описание перемен, произошедших в нем.

Ранк был выходцем из более низкого социального слоя, чем другие члены Комитета, и это, возможно, объясняло его заметную робость и почтительность в обращении к нам в те дни. Более вероятно, что это было связано с его несомненными невротическими наклонностями, которые позже оказались столь губительными. Он обучался в технической школе и мастерски обращался с любым инструментом. Фрейд побудил его получить университетскую степень. Я никогда не знал, как он живет, и подозревал, что Фрейд, по крайней мере частично, его поддерживал. В обычае Фрейда было делать такие вещи тихо, чтобы никто другой о них не знал. Он часто говорил нам, что если кто-либо из нас станет богатым, то его первейшей задачей будет обеспечить Ранка. Однажды он сказал мне, что в средние века такой умный мальчик, как Ранк, нашел бы себе покровителя, однако добавил: «Возможно, сделать это было бы не столь легко, ведь он такой некрасивый». Так получилось, что ни один из членов комитета не обладал внешней привлекательностью. Из Ранка вышел бы идеальный личный секретарь, в действительности он и был им для Фрейда во многих отношениях. Он всегда все делал охотно, никогда не жаловался на любую ношу, которую взваливали на его плечи, и участвовал во всевозможной работе, выполняя любые поручения. Ранк был необычайно изобретательным, высокоинтеллигентным и остроумным человеком. Он обладал особым аналитическим даром к толкованию сновидений, мифов и легенд. Его объемный труд о инцестуозных мотивах в мифах, который недостаточно знают в наши дни, является свидетельством его обширной эрудиции; абсолютно непонятно, когда он находил время читать все, что использовал. В течение многих лет Ранк имел тесный и почти ежедневный контакт с Фрейдом, но, несмотря на это, они так и не стали по-настоящему близки. Может быть, Ранк не обладал тем очарованием, которое, по всей видимости, столь много значило для Фрейда.

Ганс Захс в наименьшей степени был связан с членами комитета. Как коллега он был занятным компаньоном, самым остроумным в нашей компании, и обладал нескончаемым запасом превосходных еврейских шуток. Сферой его интересов была в основном литература. Когда нам приходилось, довольно часто, обсуждать политические аспекты управления, он всегда скучал и оставался отчужденным. Такое отношение послужило ему хорошую службу, когда он позднее эмигрировал в Америку, где мудро ограничился технической работой. Он был полностью лоялен по отношению к Фрейду, которому, однако, не нравились его приступы апатии, так что из членов Комитета он имел наименьший личный контакт с Фрейдом.

Эйтингон выделялся тем, что, единственный из психоаналитиков, обладал частными средствами, поэтому имел возможность оказывать щедрую помощь в различных аналитических предприятиях. Он выказывал полную преданность Фрейду, чье малейшее желание или мнение становилось для него решающим. В других случаях он довольно легко поддавался влиянию, так что никогда нельзя было поручиться за его суждения. Он более остро, чем другие, ощущал свое еврейское происхождение, за исключением, возможно, Захса, и был крайне чувствительным к антисемитским предрассудкам. Его поездка в Палестину в 1910 году определила его окончательный отъезд в эту страну более чем двадцать лет спустя, с первого момента прихода Гитлера к власти.

Из всех членов Комитета Абрахам и Ференци, по моему мнению, являлись лучшими аналитиками. Абрахам обладал очень четким суждением, хотя ему и не хватало некоторого интуитивного проникновения Ференци. В те дни не существовало и мысли об учебном анализе. Мне кажется, я стал первым психоаналитиком, решившимся на личный анализ. Из-за указанной мною раньше причины Фрейд не годился для этой цели, поэтому в 1913 году я отправился в Будапешт к Ференци и несколько месяцев проводил с ним интенсивный анализ по два-три часа в день. Это оказало мне огромную помощь в преодолении моих личных трудностей и дало незаменимый опыт «аналитической ситуации»; кроме того, я имел возможность лично убедиться в ценных качествах Ференци. Ференци очень многое узнал из комментариев Фрейда относительно его собственного самоанализа. В 1914 и 1916 годах он провел в Вене по три недели, проходя у Фрейда анализ. Причем оба раза его срочно призывали на военную службу. Ни один из других членов Комитета никогда не проводил какого-либо регулярного личного анализа. Абрахам хорошо обходился без какой бы то ни было помощи, что показывает, что природный характер и темперамент имеют величайшее значение для достижения успеха.

Мой собственный вклад в дела Комитета в основном заключался в том, чтобы предоставлять его членам более широкую информацию из внешнего мира. У венского кружка в некоторых областях было явно ограниченное и довольно провинциальное мировоззрение. В те дни я много путешествовал как по Америке, так и по Европе и имел обыкновение часто посещать всевозможные международные конгрессы, где многое узнавал о людях и преобладающих мнениях, не говоря уже о прочитанных там работах. Это давало мне возможность оценивать развитие психоаналитических идей в разных регионах и то сопротивление, которое встречали эти идеи. Реакция на них ни в коей мере не была идентичной в различных странах, и трудности, переносимые аналитиками, варьировали подобным же образом. Поэтому иногда я имел возможность внести струю свежего воздуха в до некоторой степени душную атмосферу «нашего дома», вызванную слишком долгим пребыванием внутри.

Все мы являлись атеистами, так что между нами не было никакого религиозного барьера. Я также не припомню какого-либо затруднения, возникшего из-за того, что я оказался единственным неевреем в этом кругу. Поскольку я был представителем притесняемой нации, для меня не представляло труда солидаризироваться с еврейским мировоззрением, впитать которое в большой степени позволили мне тесные многолетние связи. Мое знание еврейских анекдотов, умных поговорок и шуток стало под влиянием такого обучения настолько обширным, что вызывало изумление среди других аналитиков вне этого маленького круга.