Всемирная история. Том 4. Новейшая история - Оскар Йегер

Французы убедились в своей победе лишь на другой день. Потери австрийцев убитыми, ранеными и пленными достигали 22 000 человек; союзники потеряли около 17 000 человек. Это была страшная бойня, за которой могли последовать и другие, так как выигранная битва не представляла еще собой окончательного решения, и Австрия была еще вовсе не истощена и имела возможности пополнения своих войск.

Наполеон III смотрит с высот на битву при Сольферино. Гравюра с картины кисти Мейссонье

Театр войны приближался к германской территории: дело становилось критическим и для Германии. Можно считать большой удачей то, что политика Пруссии, за которой, волей или неволей, должны были следовать прочие немецкие государства, направлялась теперь твердой и разумной рукой. Со своей обычной смелостью и той хитростью, которой отличалось австрийское правительство со времен Меттерниха, Австрия старалась представить свои итальянские дела как нечто, затрагивающее общие немецкие национальные интересы, и требовала от Пруссии, как члена Германского союза, помощи в это трудное время. Однако прусское правительство придерживалось такой программы: посредничество в качестве великой европейской державы; в случае действительного нарушения германских интересов, участие в войне всеми боевыми силами своего государства, несравненно большими, нежели контингент, требуемый от несло договору с Союзом; и затем — главное командование над германским (по крайней мере, северогерманским) контингентом.

На предложение, сделанное Пруссией в этом смысле, габсбургская мудрость ответила другим, которое могло поставить Пруссию в ложное положение перед либеральными южно-германскими недоумками, а в случае принятия его Пруссией, подчинило бы ее немецким союзникам, то есть Австрии и ее реакционным пособникам. Австрийское предложение состояло в мобилизации всего союзного войска и назначении прусского принца-регента главнокомандующим союзными войсками, согласно союзно-военному уложению, 48 статья которого подчиняла такого главнокомандующего инструкциям и приказам союзного сейма. Это различие в двух предложениях таило в себе весь антагонизм между положениями Австрии и Пруссии. Фридрих-Вильгельм IV писал однажды Меттерниху: «Мое честолюбие состоит в том, чтобы стать верховным вождем союзного войска» (18 апреля 1848 г.); но эти времена миновали, и если теперь возникал Германский вопрос, если германско-прусская армия должна была одержать победу, то разрешение этого вопроса могло последовать лишь в смысле положений от 28 марта 1849 года.

Между тем военные действия продолжались. Франко-сардинская армия, подкрепленная резервным корпусом, приведенным принцем Наполеоном из Тосканы, перешла через Минчио. Тема войны была весьма популярна в Европе; в Италии общее внимание было приковано к ней, но внезапно разнеслась весть о перемирии, и через несколько дней состоялось свидание двух императоров в Виллафранке (11 июля), а вслед за тем стали известны и предварительные условия мира, заключенного на другой же день, 12 июля. Император Франц Иосиф передавал Ломбардию императору французов, а тот, в свою очередь, уступал ее королю сардинскому. Владетели Пармы, Тосканы, Модены возвращались обратно в свои земли; Венеция, оставаясь за Австрией, вступала в итальянскую конфедерацию, учреждавшуюся под почетным председательством папы. Окончательный мирный договор на этих основах был подписан в Цюрихе 10 ноября того же года.

Причины, склонившие Наполеона на такое быстрое заключение мира, были ясны: он достиг своей частной цели, приобрел известную боевую славу, во всяком случае оказал громадную услугу Италии, которая продолжала притом все еще нуждаться в помощи Франции, следовательно, оставалась в зависимости от него. Если же война превратилась бы из «локализованной» в общую, в войну и за Рейн тоже, то Наполеону пришлось бы поставить на карту само свое существование: он был бы вынужден призвать к себе на помощь революционные силы, которые все еще бушевали. С другой стороны было совершенно естественно, что общественное мнение в Италии, в которой все уже мечтали о близком единстве и полной независимости страны, ставило ему в качестве страшного упрека, хотя и несправедливо, такое неожиданное заключение мира. Он возвратился в Париж; Кавур, развязавший эту войну, уступил свое место Раттацци; казалось, что республиканская партия была права, утверждая вслед за Мадзини, что эта война велась лишь из-за династических интересов, ради увеличения Пьемонта, который выразил за то свою признательность, отрезав от себя часть Савойи, или каким-либо другим способом.

Однако такой пессимистический взгляд, совершенно не свойственный итальянцам, был ошибочен. Виллафранкский мир был лишь опущением занавеса после первого акта великой драмы. Начиналось второе действие, которое должно было создать, немногим более чем через год, Итальянское королевство с 22 миллионами жителей, тогда как Виллафранкский договор увеличил Пьемонт лишь на 9 миллионов человек.

2. Объединение Италии

1860 год можно считать весьма замечательным в истории человечества, и если, в этом случае, Италии благоприятствовало то, что у людей называется счастьем, то нельзя не признать также, с другой стороны, прозорливости ее правящих лиц, рассудительности и решимости народа, самообладания партий и общего самоотверженного патриотизма. Все шло здесь, как в хорошо разученной пьесе: каждый знал свою роль, одна сцена разыгрывалась вслед за другой, постепенно развертывая цепь событий, олицетворявших собой идею итальянского национального государства. В 1848 году гордый лозунг: «L'Italia fara da se» был еще преждевременным; но теперь слова становились истиной. Прежде всего взялись за свое переустройство государства Средней Италии. Собственно низвержения тронов в Модене, Парме, Тоскане и не было: они рухнули сами собой. Так, например, великий герцог Тосканский выехал со своей супругой из Флоренции 27 апреля того года, не услышав вслед себе ни одного оскорбительного возгласа. Населения этих областей решились только не пускать обратно своих бывших владетелей; а кто из посторонних захотел бы или мог бы вмешаться в эти дела и силой восстановить здесь власть вассальных австрийских князей? Все происходило спокойно; созванные собрания выражали единодушно, без лишних декламаций и каких-либо насильственных действий, свое желание присоединиться к Пьемонту. Они образовали среднеитальянскую лигу, а так как никто не желал насильственного переворота, то пьемонтский уполномоченный, Буонкомпаньи, поселился во Флоренции в качестве временного генерал-губернатора этой лиги (21 декабря). С сентября к ней присоединилась уже и часть Церковной области: Романья. Здесь, на собрании народных представителей в Болоньи (7 сентября), было спокойно решено тоже примкнуть к Пьемонту — вследствие чего Антонелли послал пьемонтскому посланнику в Риме его паспортa.

Но духовные государственные деятели тщетно пытались воспротивиться закону исторической необходимости, возвещавшему смертный приговор последнему из церковных государств в Европе. Напрасно раздавались повсюду вопли и проклятия клерикальных партий, забавно воображавших и старавшихся уверить весь свет, что Церковная область составляла общее владение всего католического христианства. Император Наполеон III, вынужденный действовать очень осмотрительно, считался с национальным движением в Италии; косвенным образом, посредством одной брошюры (14 декабря), он подавал Пию IX совет ограничиться одним, так называемым, наследием Святого Петра, то есть Римом и его ближайшей окрестностью.

Папа не находил защиты ни в ком: предполагавшийся сначала конгресс держав не состоялся, как бесцельный; также не мог помочь ему Итальянский союз, согласно условий Цюрихского договора, и в тот самый день, когда папа довольно грубо выразил свое неудовольствие французскому императору, диктатор областей, входивших в лигу, Фарини, принял для них название «Королевских провинций Эмилии». В январе 1860 года во главе государственных дел снова стал Кавур, который составил итальянский кабинет из уроженцев различных частей страны, а 12 марта, с одобрения Наполеона, последовал плебисцит, по которому Эмилия и Тоскана громадным большинством голосов присуждались Сардинии. Свершилось это недаром: 24 марта Виктор Эммануил подписал договор, по которому Савойя и Ницца, то есть около 240 квадратных миль с 800 000 жителей, отходили к Франции. 22 апреля последовало народное решение и здесь; 29 мая туринский парламент утвердил эту уступку земли 229 голосами против 56. Дело было необходимо и приносимая тому жертва умеренна.

Так был разрешен «среднеитальянский» вопрос. Туринский парламент, открытый королем 2 апреля, представлял собой чаяния 11 миллионов итальянцев, «благодаря Провидению и императору французов». Но вопрос был общеитальянским, и прежде чем окончился 1860 год, от прежней Италии оставались лишь Венеция и остаток Церковной области.