Плач - Кристофер Сэнсом

Пэджет с ничего не выражающим плоским лицом взял из своей кучи первый документ, окинул нас взглядом и произнес:

– Начнем.

До этого нас привезли в Уайтхолл на лодке. Тайный совет следовал за королем, когда тот переезжал из дворца во дворец, и я думал, что мы можем отправиться в Хэмптон-Корт, но, очевидно, Совет все еще собирался в Уайтхолле. Первым делом нас троих, с красными глазами, взъерошенных и, как заметил Ризли, вонючих, посадили в лодку и повезли вверх по реке.

На Общей пристани, как и говорил Барак, стояла толчея: слуги вывозили барахло. Небольшой караван груженых лодок уже поднимался по реке, направляясь в Хэмптон-Корт. Я увидел, как в одну лодку бросают огромные горшки и чаны с королевской кухни, отчего над рекой разносился звон. Тем временем полдюжины слуг осторожно укладывали в другую лодку длинный, замотанный в материю гобелен. У конца причала стоял клерк в черной робе, отмечая все на листах бумаги, прикрепленных к доске у него на шее.

Один из стражников сказал лодочнику:

– Езжайте к Королевской пристани. Здесь слишком людно.

Я посмотрел на своих товарищей. Филип был сосредоточен и сидел, сложив руки на коленях. Он поймал мой взгляд.

– Мужайтесь, брат, – сказал он мне, улыбнувшись.

Эти же слова я сказал ему, когда он чуть не лишился чувств на сожжении Анны Эскью. Я признательно кивнул. Эдвард Коттерстоук безучастно смотрел на огромный фасад с отполированными окнами, и лицо его было белым как мел, словно до него только теперь дошла вся серьезность положения.

Лодка остановилась у длинного павильона в конце Королевской пристани. На крыше этого павильона развевались бело-зеленые флаги Тюдоров. Мы взобрались по густо заросшим зеленым речным мхом каменным ступеням к двери, которую перед нами открыл стражник, и нас ввели в длинную галерею, соединяющую навес для лодок с дворцом. Вся она была завешана гобеленами с речными пейзажами. Торопливо подталкивая, нас провели через весь павильон, мимо выносящих вещи слуг, и ввели во дворец. Мы оказались в знакомом мне месте – в вестибюле, из которого открывались проходы к трем рядам двойных дверей со стражей у каждой. Я вспомнил, что одна из дверей вела в галерею королевы, вторая – в ее апартаменты, а третья – в апартаменты короля. Вот эту последнюю дверь теперь стражники и открыли для нас. Какой-то слуга, тащивший расписную вазу размером почти с него самого, чуть не наткнулся на меня, выходя, и один из стражников обругал его. Нас быстро подвели к маленькой дверце с разукрашенной причудливым орнаментом притолокой и велели ждать, пока Совет будет готов. Мы ждали в пустой комнатушке, где уже не осталось никакой мебели, а лишь открывался великолепный вид на сады. Через несколько минут открылась внутренняя дверь, и нас вызвали в зал самого Совета.

Пэджет начал с того, что потребовал подтвердить наши имена и поклясться на Евангелии говорить перед Богом правду, как будто мы были в суде. Но у Совета были такие полномочия. Потом государственный секретарь сказал с суровым осуждением в голосе, которое, как я заподозрил от долгого общения с судьями, предназначалось для того, чтобы устрашить нас:

– Вы обвиняетесь в ереси, отрицании действительного присутствия тела и крови Христовых в мессе, согласно закону тысяча пятьсот тридцать девятого года. Что вы можете сказать?

– Джентльмены, – ответил я, сам удивившись силе своего голоса, – я не еретик.

Филип ответил с адвокатской осторожностью:

– Я никогда не нарушал этот закон.

Эдвард Коттерстоук закрыл глаза, и я подумал, что он сейчас рухнет на пол. Но он открыл их снова, прямо посмотрел на Пэджета и тихо выговорил:

– Я тоже.

Епископ Гардинер перегнулся через стол и указал на меня своим толстым коротким пальцем.

– Мастер Шардлейк говорит примерно то же, что говорил его бывший начальник Кромвель, когда тот был арестован у этого самого стола. Я помню. – Он высокомерно усмехнулся. – Парламент тогда решил иначе. И то же самое может решить суд Лондонского Сити, если мы решим отправить их туда!

Уильям Пэджет посмотрел на Гардинера и поднял руку. Епископ снова сел прямо, а государственный секретарь сказал более мягким тоном:

– У нас есть пара вопросов, которые мы зададим только вам, мастер Шардлейк. – Он кивнул Ризли, который наклонился над столом, агрессивно выпятив свою рыжую бородку.

– Насколько я знаю, недавно вы принесли присягу для работы в Научном совете королевы.

– Да, лорд-канцлер, – ответил я. – Для временной работы.

– Почему?

Я глубоко вздохнул:

– Чтобы расследовать похищение очень ценного перстня из покоев королевы. Он достался Ее Величеству от ее покойной падчерицы Маргарет Невилл.

Я с ужасом сознавал, что говорю ложь. Но в противном случае, если б я раскрыл то, что искал на самом деле, то поставил бы под удар других. Я взглянул на лорда Хартфорда и Уильяма Парра, но они не смотрели на меня. Я с трудом глотнул, и мое сердце колотилось. Я боялся, что сейчас пол подо мной затрясется и закачается, но этого пока не случилось.

– Редкая драгоценность, – продолжал Томас Ризли насмешливым тоном. – Но вы его не нашли?

– Нет, милорд. И поэтому подал в отставку.

Лорд-канцлер кивнул, и его рыжая бородка колыхнулась вниз и вверх.

– Насколько мне известно, в штате королевы внезапно появилось несколько вакансий. Двух старших стражников и столяра, а еще мастер Сесил перешел на службу к графу Хартфордскому. Таинственные дела… – Ризли пожал плечами, и я не знал, закидывает ли он таким образом удочку или просто заметил эти перемены и гадает, не кроется ли что-то за этим.

Тут, глядя не на меня, а на свои сцепленные руки, заговорил Ричард Рич:

– Лорд-канцлер, эти внутренние дела королевы не являются частью обвинения. Мастер Шардлейк много лет консультировал королеву по правовым вопросам. – Он посмотрел на Ризли, и я с облегчением понял, что тайный советник помогает мне из-за собственного участия в моем расследовании.

Томас, похоже, был озадачен его вмешательством.

Гардинер еще сильнее сдвинул черные брови и гневно посмотрел на Рича.

– Если этот человек, – взмахнул он рукой в мою сторону, – и его соучастники обвиняются в ереси, всякие связи с королевой, несомненно, касаются Совета.

Тут вдруг решительно вмешался лорд Хартфорд:

– Разве не должны мы сначала выяснить, виновны ли они в чем-либо? Прежде чем переходить к делам, которые король желает не оглашать. – Он сделал ударение на последних словах, наклонившись вперед и вернув епископу его свирепый взгляд.

Тот, похоже, был настроен спорить, но Пэджет поднял руку.

– Лорд Хартфорд прав. Обсуждая, включать ли в повестку дня этот вопрос, мы согласились, что спросим этих людей, нарушали ли они закон. Обвинения касаются только этого.