О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

— И с художественной точки зрения тоже. Вспомните фильм Романа Полонски— поддержал его Галыгин.

— «The tenth Gate». Let it be so — нехотя, согласился Шлыков.

Прожорливое Время!Возвращай Земле ее детей, печали множа,Клыки у тигра с корнем вырывайИ феникса сжигай в крови его же!Ни радости, ни горя не жалей,Меняй на осень лето, Время, смелоИ — легконогое — беги живей,Но преступленья одного не делай:Не заноси губительный резец,Побереги прекрасное творенье —Пусть друга красота, как образец,Сверкает всем векам на удивленье!Зря не старайся, Старина: в векахДруг будет вечно юн в моих стихах.

Надев на голое тело любезно предоставленный Павловым прорезиненный плащ-дождевик, Оленина на корточках сидела у костра и, сбивчиво и взволнованно, рассказывала ему об обстоятельствах ее внезапного появления, — еще более удивительных и невероятных, чем его собственное приключение. Вот, что, она ему, в частности, поведала:

— В своем гостиничном номере я прослушала магнитофонную кассету, изъятую у гражданина Фишмана при обыске. Он прятал ее в тайнике вместе с антисоветской литературой. У меня почему-то закружилась голова, подскочила температура, и стало тошнить. Я вызвала скорую, меня положили на носилки и понесли. В этот момент я потеряла сознание, и… оказалась здесь.

— Ты слушала музыку к балету Прокофьева «Ромео и Джульетта»? — перебил ее Павлов.

— Нет. Это был «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта, — призналась она, и тогда он, стараясь не распространяться по поводу А.Б. Шлаги и прочей чертовщины, объяснил ей, что музыка, которую она слушала, была записана на магнитофонной ленте с секретными нейролингвистическими кодами, вызывающими реинкарнационные галлюцинации. При этом он попытался убедить ее в том, что ничего фатального не произошло, и, она, заново пережив какие-то очень важные события своей прежней жизни, обязательно вернется в свое исходное состояние — душевное и телесное. Оленина верила и не верила ему одновременно. Потом она попросила подобрать для нее какую-нибудь одежду, и дать ей что-нибудь поесть. Павлов отправился к дощатой лодке, выбрал самый большой мешок, сшитый из грубого холста, и не ошибся. Там была одежда и обувь. Оленина попросила не смотреть в ее сторону и приступила к выбору гардероба. Потянулись утомительные минуты ожидания. И, вот, наконец, она заявила о том, что примерка закончилась. Она не только разобралась в том, какая одежда мужская, а какая женская, но и объяснила ему значение некоторых орнаментов, использованных при ее декорировании. Оленина выбрала себе подходящие по росту штаны и рубаху из оленей замши, высокие мокасины из черной кожи и шикарное лисье манто. Наряд смотрелся на ней просто великолепно, и Павлов не преминул ей об этом сообщить. В ответ она пожаловалась на отсутствие нижнего белья: трусиков и лифчика. Павлов резонно заметил, что даже эстетствующие греки и римляне не знали, что такое трусы. Считается, что трусы произошли либо от штанов, либо от римской обуви (да, да, именно от обуви), которая постепенно становилась все выше и выше, пока не переросла в нечто похожее на колготки. Одна его знакомая по имени Марина их вообще не носила, даже зимой, утверждая, что, это — на старость, когда лобковый пушок твердеет, никто не греет и клитор обесточивается. А лифчики, кажется, появились только в 30-е годы XX века. До этого времени культурные женщины пользовались корсетами на китовом усе, а некультурные подвязывали себе грудь, чем придется. Оленина отреагировала на его стёб жалобным всхлипыванием. Тогда он сообщил ей, что тоже вынужден обходиться без любимых им байковых семейных трусов и хлопчатобумажной майки-тельняшки. Это замечание ее немного успокоило, и она спросила его, что она могла бы сделать полезного. Тогда он предложил ей приготовить на костре какую-нибудь простейшую еду, например, макароны или гречку с тушенкой. Сам же он намеревался осмотреть убитого кабана и отрезать от него что-нибудь, в смысле вкусной и здоровой пищи. «Как же мне теперь ее называть: Ягуана? Инга? Светлана?», — думал он, дивясь неисповедимости путей господних. Но на душе у него стало уже гораздо легче. Как-никак, он уже не одинок в мире, в котором почти ровно сутки тому назад очутился. В знак полного доверия он даже вручил ей карабин «Барс» и коробку с патронами, при этом предупредив о том, что оружие еще не пристрелено.

— Нормальный калибр для гуся и лисы, — осмотрев карабин, сказала она со знанием дела.

Тревожная и бессонная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Распелись певчие птицы. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в низине и стройные кедрачи на противоположном берегу реки. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение. Туман поднимался все выше и выше, и, наконец, пошел чистый и мелкий дождь. С потрошением кабана, управляясь острым, как бритва, охотничьим ножом, он справился довольно быстро. И дождь пригодился, смывая с туши кровь. А вот с разделкой биологической массы возникли проблемы.

Теоретически он знал, а однажды даже наблюдал, как это делают бывалые охотники, но сам никогда не пробовал, и даже в мыслях, не представлял себя мясником.[27] Подошла Оленина и спросила:

— Это твой первый охотничий трофей?

— Так точно, — сознался Павлов, — как в прежней, так и в нынешней жизни.

— Тогда ты должен его съесть один. Если не съешь свою первую добычу, то удачи в охоте никогда не будет — сказала она не то в шутку, не то всерьез. С помощью топора и пилы-ножовки Павлов отделил от свиньи голову и отрезал язык, который решил закоптить. Необычно страшная усталость навалилась на него. Он вручил Олениной автомат Калашникова, часы «Восток», и попросил ее хотя бы часа полтора подежурить у костра, так как он совсем раскис. Она начала было протестовать, но, видно, военная выправка взяла свое, и она согласилась. Уверенным, натренированным движением она вынула из АК-47 рожок, проверив оружие на наличие патронов, вставила рожок на место и повесила автомат на правое плечо. Павлов нашел в палатке свободное место, лег на спину, с удовольствием распрямил ноги и мгновенно заснул. Проснулся он также внезапно, как и отключился. Причиной пробуждения была естественная физиологическая потребность, спровоцированная женьшенем, так как крепкий чай, как известно, производит эффект прямо противоположный. Рико и Люк сопели у него под боком. Он выбрался из палатки. Было уже светло. Продолжал моросить дождь. Оленина сидела у костра, держа на коленях охотничий карабин. Автомат висел у нее за спиной. Ее прежде распущенные волосы были заплетены в две косы. По тому, как внимательно и настороженно она на него посмотрела, Павлов сразу почувствовал что-то неладное. Но разговаривать ему было совсем некогда. Он только сказал ей «привет» и скрылся в прибрежных кустах. После этого он уже в бодром расположении духа подошел к реке и преклонил колено, чтобы умыться и заодно проверить, насколько поднялся уровень воды. Здесь его поджидал сюрприз. Рассматривая вешки, он услышал, как неподалеку от него хрустнул сучок, и вспорхнула какая-то птица. Негромкий, но властный голос, по которому он даже не сразу опознал Оленину, скомандовал: