Пещера Лейхтвейса. Том первый - В. Редер

— Неужели вы пойдете домой пешком?

— Нет, но у меня есть еще одно дело, с которым хочу покончить, прежде чем вернуться к себе.

— Возьмите меня с собой, куда бы вы ни отправлялись, — проговорил Ротшильд дрожащим от волнения голосом.

— Что за странная просьба?

— Клянусь вам, что не любопытство заставляет меня просить вас об этом, а опасение, что с вами может случиться беда. У такого человека, как вы, помимо друзей есть и враги. А в последнее время я не раз уже замечал, что кто-то выслеживает вас. Вот и сегодня, когда мы выехали из Висбадена, я видел какого-то мужика, который почему-то околачивался все время вблизи кареты и тогда только ушел, когда вы уже сели.

— Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

— Я не хотел напрасно беспокоить вас, но теперь снова прошу вас: возьмите меня с собой.

— Нельзя. Ты мне будешь мешать, а потому поезжай домой.

— В таком случае возьмите с собою хоть пистолеты, которые лежат под сиденьем в карете.

— Что ж, давай их сюда.

Ротшильд вынул из ящика два маленьких пистолета и передал их Зонненкампу. Тот положил их к себе в карман, приветливо кивнул Ансельму головой и ушел. Минуя оживленные улицы, он окольными путями приближался к еврейскому кварталу. В столь позднее время в этой местности уже не было прохожих. После десяти часов вечера обитатели еврейского квартала не имели права выходить в город, а христиане должны были запасаться особым разрешением от полиции, чтобы входить в Гетто. Обыкновенно христиане и сами туда не ходили поздно вечером, так как это было связано с опасностью.

Зонненкамп бесстрашно направился к маленькому серому домику, в котором обыкновенно дежурила стража, наблюдавшая за воротами Гетто. Он приблизился к большой доске, на которой были написаны на немецком и еврейском языках все правила, которые приходилось соблюдать при посещении Гетто. Доска эта была настолько высока и широка, что позади нее мог спрятаться взрослый мужчина.

И действительно, как только Зонненкамп подошел к доске, перед ним внезапно, как из-под земли, вырос какой-то худощавый человек с рыжими волосами и неприятным лицом. Это был Макензи.

— Вы Андреас Зонненкамп? — спросил он, приподнимая шляпу.

— Да, это я, — ответил Зонненкамп, — а вы, вероятно, тот самый человек, который может дать мне сведения о моей дочери Гунде? Должен вам сказать, что если сведения будут соответствовать истине, то вы будете по-королевски вознаграждены, не говоря уже о безграничной благодарности отца.

— Благодарности вашей мне не нужно, — возразил Макензи, — мне гораздо интереснее заработать побольше денег. По моему произношению вы замечаете, что я иностранец; я хотел бы возможно скорее вернуться на родину, чего, однако, за недостатком средств сделать не могу.

— Я дам вам эти средства, — прошептал Зонненкамп, — а вы поскорее говорите, где находится моя дочь. Где я могу найти ее? Как ей живется?

— Ваша дочь в Берлине, — ответил Макензи, — в столице прусского короля.

Зонненкамп сложил руки и радостно воскликнул:

— От души благодарю вас за это известие о моей бедной, без вести пропавшей Гунде! Я вас прошу пожаловать ко мне; там я снабжу вас деньгами и там же вы мне расскажете все, что знаете о моей дочери.

Зонненкамп совершенно не заметил, как из-за доски вышел другой незнакомец, низкого роста и весьма подвижный. В руке он держал длинный, тонкий кинжал.

Макензи задал Зонненкампу несколько вопросов, а тем временем вооруженный кинжалом незнакомец успел прокрасться за спину своей жертвы.

— Идите же со мной поскорей, — повторил Зонненкамп.

— Сегодня никак не могу.

— Но завтра обязательно зайдете?

Убийца, стоявший за спиной Зонненкампа, замахнулся кинжалом.

— Завтра ждите меня на этом месте в этот же час, — ответил Макензи.

— Хорошо, я приду, если вы наверно явитесь. Не назовете ли вы мне вашего имени?

В это мгновение острие кинжала вонзилось на секунду в спину Зонненкампа, в то место, что приходится против сердца. Затем убийца быстро вынул кинжал из крошечной, но глубокой раны и снова скрылся за доску.

Зонненкамп ощутил только лишь незначительный толчок и обернулся. Убийцы уже не было. Зонненкамп вздрогнул.

— Сегодня холодно, — сказал он, — я почему-то начинаю зябнуть, как будто внезапно окунулся в холодную воду.

Макензи сообразил, что кровь уже струится из раны.

— Прощайте, — произнес он, — до завтрашнего вечера.

— Завтра вечером, — отозвался Зонненкамп.

Он повернулся и пошел. Но не прошло и двух минут, как он вдруг остановился и слабым голосом пробормотал:

— Что это со мной делается? Какая-то слабость овладевает мною, и в глазах у меня темнеет. Боже, неужели это разрыв сердца? Дочь моя, дорогая Гунда!.. Аделина, что ты наделала?!

Он грузно упал на землю.

В то же мгновение оба преступника выбежали из своей засады.

— Мое дело сделано, — шепнул Риго.

— Весьма неудовлетворительно, — отозвался Макензи, — если бы ты попал в самое сердце, то он был бы убит на месте. Впрочем, довольно и этого. Он лежит в глубоком обмороке и через десять минут умрет, так как до того времени истечет кровью. Живо, достанем ключ!

Несчастный Зонненкамп лишь слабо стонал.

Негодяи расстегнули ему сюртук и жилет, отдернули сорочку и увидели желанный ключ на тонкой, стальной цепочке.

— Черт возьми, — шепнул Риго, — цепочка стальная, и нам не удастся разорвать ее.

Макензи ничего не ответил на это, вынул из кармана какой-то инструмент и перерезал цепь. Ключ оказался у него в руках.

Вдруг послышался шум шагов.

— Где вы, господин Зонненкамп? — раздался голос Ансельма Ротшильда. — Где вы? Отзовитесь!

— Надо удирать в дом псаломщика Боруха, — шепнул Макензи своему сообщнику. — Давай поскорее кафтаны.

Риго быстро достал из-за доски какой-то узел, развязал его, и спустя минуту Макензи и Риго облеклись в длинные, черные кафтаны еврейского покроя; на голову они надели парики с пейсами и черные ермолки. Затем они торопливо направились к тому месту, где стояла стража, и позвонили. Скоро явился стражник.

— Кто вы такие и что вам нужно? — злобно окликнул их сторож.

Макензи вынул из кармана какую-то грязную книжку с полицейским штемпелем.

— Я еврей Мендель, — сказал он, — а это мой племянник Соломон. Вы видите, что мы имеем разрешение вернуться в Гетто до полуночи.

Разрешение оказалось в порядке. Стражник открыл калитку, и мнимые евреи скрылись в Гетто. Спустя минут пять они вошли в дом псаломщика Боруха. Этот человек за деньги был готов на все что угодно. В конюшне при его доме стояла пара хороших лошадей. Их запрягли в маленькую, легкую карету, а Макензи вошел в квартиру Боруха и там переоделся и загримировался. Когда шотландец вышел из спальни Боруха, то был похож на шута Фаризанта как две капли воды.