Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - Джон Джозеф Мёрингер

Некоторые советовали Джорджетте закрыть бар на этот день, в честь Стива, но она отвечала, что он этого бы не хотел. Стив всегда настаивал на том, чтобы бар был открыт – несмотря на ремонты, финансовые трудности, отключения электричества, туман, снежные бури, обвалы рынков и войны. Оставаться открытым – такова была его миссия. А закрыться – самый большой страх, который, похоже, его и убил. При жизни Стива окружало множество вопросов, так что и смерть его неизбежно оказалась таинственной. Поначалу все решили, что он погиб в результате несчастного случая, свалившись с лестницы, и многие в Манхассете предпочли и дальше думать так. Джорджетта тоже склонялась к этому мнению. Но врачи объяснили ей, что его убило не падение, а лопнувшая аневризма.

В честь Стива Джорджетта не просто не стала закрывать бар в день похорон. Она объявила, что он будет бесплатным. Никто не станет брать денег, бар не закроется на ночь, и все будет продолжаться, пока последний гость не свалится с ног. Щедрый, но экстравагантный жест, наводивший на тревожные размышления. Бесплатный бар в Манхассете? Городе, где спиртное хлещут, как газировку? И мне, и другим идея показалась безумной и опасной. Все равно что разжигать костер в лагере пироманов. Джорджетта, однако, отметала все возражения. Она наняла барменов из других заведений на Плэндом-роуд, чтобы они поработали в этот день, а бармены Стива остались свободны, и пригласила – согнала – весь город пить. Манхассет угощала Джорджетта.

Никогда еще «Публиканы» не были так забиты, шумны, счастливы и печальны одновременно. Спиртное текло рекой, скорбь становилась горше, раздавался истерический смех, и истерия эта наверняка была вызвана недостатком кислорода. Воздух стал таким густым, так раскалился от пота и сигаретного дыма, что его тяжело было вдохнуть. Бар превратился в Дантов Манхассет. Выпученные глаза. Высунутые языки. Каждые пять минут кто-нибудь ронял бутылку, и на полу начали образовываться большие сверкающие лужи из битых стекол и алкоголя. По стенам стояли столы с угощениями, но никто к ним не подходил. Все только пили.

– Наливаются так, будто им завтра на эшафот, – заметил Кольт.

И все равно отовсюду я слышал жалобы, что алкоголь не помогает. Казалось, что в таком море тоски весь бесплатный виски в мире будет всего лишь каплей.

Я пробивался через барный зал, чувствуя себя словно в музее восковых фигур, полном землистого цвета копий главных людей в моей жизни. Там был дядя Чарли – точнее, восковая версия дяди Чарли, – с развязанным галстуком и поникшей спиной, все еще слабый после обморока. Он не напивался до такой степени даже после смерти Пат – более пьяным я еще никогда его не видел. Он достиг нового уровня опьянения, трансцендентного, и впервые в жизни его опьянение напугало меня. Там были Дон и Быстрый Эдди, заговорщицки перешептывавшиеся о чем-то, а рядом с ними – Томми с нахмуренным лбом, все черты которого стекли до самого подбородка. Он выглядел на семьдесят пять лет старше, чем в тот день, когда провожал меня в раздевалки на стадионе «Шиа». Там был Джимбо – утешал Макгроу, заливавшегося слезами. Боб-Коп в центре барного зала разговаривал со Спортсменом, и там же, прислонившись к колонне, стоял Далтон, растерявшийся от того, что при нем не было ни книги, чтобы почитать, ни женщины, чтобы затеять флирт. Джоуи Ди беседовал с Джози – перемирие, заключенное благодаря смерти Стива, – а по соседству его кузен генерал Грант, в черном костюме, утешался очередной сигарой. Твоюжмать, тоже в костюме, выбритый и причесанный, казался самым трезвым из гостей. Я слышал, как он обсуждает что-то с брокерами из Сити, причем чуть ли не внятно. Красноречие скорби. Там были Кольт и Вонючка, висели друг на друге, и Дипьетро в телефонной будке, болтавший с приятелями по Уолл-стрит. Я заметил Дамочку с пальцами и постарался избежать ее взгляда – и поднятых пальцев тоже. Заметил Мишель, хорошенькую как всегда, горящую желанием уйти. Там была и Безумная Джейн, нарисовавшая гениталии на стеклянных перегородках за баром: она поднялась из подвала, и за ней тянулся шлейф дыма от марихуаны. Там были люди, которых я знал, и те, чьи имена не помнил, а еще множество незнакомцев, говоривших о том, как Стив им помог, о благотворительных мероприятиях, которые он поддержал, об угощениях, предоставленных бесплатно, о долгах, которые он простил, советах, которые дал, розыгрышах, которые придумал, студентах, которым оплатил обучение. Я подумал, что за последние несколько часов мы узнали о Стиве больше, чем за годы разговоров с ним и просиживания в баре.

Я увидел Питера и бросился к нему, испытывая облегчение. Уселся рядом с ним – моим редактором и другом, – отчаянно нуждаясь в его доброте и здравомыслии. Уже начал прикидывать, как бы просидеть так всю ночь, не вызвав у него раздражения. Он спросил, как у меня дела, и я попытался ответить, но тут Бобо отвел меня в сторону. Я не виделся с Бобо много лет. Он рассказывал какую-то историю про Стива, но я ничего не мог понять. Бобо был пьян и до сих пор страдал от последствий того падения с лестницы. Паралич лица так и не прошел. Мне показалось, он сравнивает падения – свое и Стива. Когда Бобо меня отпустил, я что-то сказал Питеру насчет людей, которые часто падают в «Публиканах». Прежде чем Питер успел ответить, мы оба услышали Джорджетту возле задней двери: она рыдала и повторяла раз за разом «нет с нами больше нашего босса, что мы будем делать без него?».

Проигрыватель крутил заунывную классическую музыку. Кто-то крикнул, что надо поставить музыку Стива. Элвиса. Фэтса Домино. Джонни Престона. Один из барменов достал из-под стойки кассету с его любимыми мелодиями. От песен все развеселились, потому что они вернули Стива к жизни. Конечно же, босс здесь. Мы посмеялись бы с ним над тем, как все это странно, если бы только сумели его отыскать среди пьяной толпы.

Я попросил себе еще один скотч и встал рядом с Бобом-Копом, который пил «Ржавые гвозди».

– Как думаешь, сколько еще продержится бар? – спросил он меня.