О верности крыс - Мария Капшина

Но в том и беда, что чувствовать ярко, объёмно и мощно он не умел. Иногда ему казалось, что он родился стариком, и в то время как остальные росли, продолжал стариться. Не взрослеть, умнеть, мудреть — именно стариться. Как будто то, что в других пылало, лишь иногда притухая и ослабевая со временем, в нём отгорело и стало пеплом ещё до его рождения. Или же никогда не было.

Иногда он казался себе пустым каменным домом с выломанными оконными переплётами. Абсолютно пустым, без мебели, даже без пыли. В доме было зябко. Не холодно — не настолько, чтобы это стало серьёзной проблемой, — а именно зябко. Насмерть не замёрзнешь, даже простуду не подцепишь, скорее всего. Но неприятно.

В этом доме просто нечему было бы гореть.

Дети часто и помногу мечтают, каждый о своём. Хотя бы об игрушках. Ему даже в раннем детстве было всё равно. Он ничего не хотел настолько сильно, чтобы это нарушало покой. Он не помнил в своём детстве ни обид, ни ссор, ни драк, ни восторгов — всё было ровно и гладко, как лёд на озере. Может, потому ему нравились истории о людях с сильной волей, способных держать под контролем страсти и устремления. Это давало возможность в глубине души считать себя таким же: укротителем собственной натуры. Главное — не признаться себе в том, что на самом деле укрощать нечего. Ему нравились люди, похожие на степные реки: широкие, спокойные, сильное течение которых со стороны не заметно. Беда была в том, что он, хоть и старался равняться на таких людей, то и дело ловил себя на мысли, что сам-то — ничуть не река, а только лужа, пусть и широко растёкшаяся.

Иногда он казался себе чьей-то выдумкой, которая сначала пришла выдумщику в голову, а потом наскучила, да так и осталась наполовину воплощённой. Недополучившей настоящести. Не получившей права на существование. Не существующей.

Это было дико.

В те дни, когда одна работа закончена, а новая ещё не началась, это было ещё и невыносимо. Работа отвлекала, она уж точно была настоящей, и всё остальное на этом фоне делалось несущественным. В первое время периоды безделья — и безденежья — случались часто. Вернее было бы сказать, что в один большой период безденежья иногда случались заказы. Впрочем, для работы заказ необязателен; за период безденежья Мий написал много того, что сам хотел, но что до сих пор не желали покупать никакие клиенты, даже постоянные и восторженные.

Столица переехала из Эрлони в Раад, с ней переехал двор, и Мийгут перебрался следом, за теми немногочисленными клиентами, которых успел к тому времени найти.

Портретов ему и после не заказывали: слишком недобрая слава ходила об уже написанных. О большинстве — невнятные слухи, что они крадут у изображённых удачу, а дважды Мий только благодаря вмешательству Шонека избежал обвинения в злонамеренном колдовстве. В первый раз — когда клиент умер сразу после того, как портрет был закончен, второй раз — когда некий купец с кучей свидетелей доказывал, что портрет его покойной жены крадёт у него деньги и удачу: кошель на столе на картине распухал, а дела шли всё хуже.

Самому автору такая слава удачи и денег тоже не добавляла. Но затем дело пошло на лад: в Аксоте достроили новый роскошный храм Таго Гневного, искали мастера для росписи стен и потолка, конкурс был анонимный, и Мийгут выиграл.

Разумеется, опять были слухи. Сначала о победе — что выбрать работу малоизвестного художника в ущерб признанным мастерам просто так не могли, а значит, Мийгут рисует демонов, чтобы открыть им дорогу в людской мир, и демоны ему за это помогают.

В следующие несколько месяцев запахом краски пропиталось, кажется, всё вокруг, а редкий и короткий сон наполняли всё те же битвы и воины — смертные, вечные, справедливые и не очень… Спал Мийгут там же, в храме, в каморке, заваленной какими-то досками, оставшейся от строителей дерюгой и драным ватным матрасом, и во снах продолжал работать, потом просыпался и тоже работал, ел что-то, не откладывая кисть… Его не подгоняли, срок был достаточный, но все эти люди и нелюди ломились наружу, и безумный фиолетовый закат нужно было написать, пока он не отгорел, и остановиться невозможно.

Вернувшись в Раад, он трое суток только и делал, что спал, ел, глядел в белёный потолок над неразобранной постелью и снова спал. На четвёртый день потолок ему надоел, Мийгут отрядил служанку за лестницей, и расписал штукатурку небом: в одном углу за ветками и неплотным облаком пряталось солнце и вот-вот должно было проглянуть, потому что ветер облака рвал и гнал спешно куда-то к югу, к окну.

Потолка Мию не хватило, так что попутно он захватил часть стен. И в первый же день заляпал постель до полной неотстирываемости, ещё до того, как служанка успела сообразить, что творится, и хотя бы накрыть её чем-то ненужным.

Примерно к тому времени у Мийгута как-то внезапно и из ниоткуда возникли штуки три учеников, которых он не трудился запоминать по именам, а в плане обучения склонялся к традиционному мнению, что кому надо, сам научится, а кому не надо — тех учить без толку. Обучение потому преимущественно сводилось к подготовке краски, беготне по лавкам, рынкам и клиентам да уборке под аккомпанемент оплеух.

— По-моему, их четверо было, — задумчиво сказал Шонек, подозрительно потрогал ярко-жёлтое пятно на сиденье кресла.

— Не оттирается оно, господин Шонек, — пожаловалась Явена, возникшая из кухни с подносом и кувшином. — А господин Мийгут новые кресла купить отказывается. Вы бы уж на него как-то подействовали, а? Вторую луну из дома не выходит — это ж разве дело? Соседи опять будут….

Мий прикрикнул, и женщина неохотно исчезла с глаз.

— Ты когда пришёл? Я не слышал.

— Только что, — отмахнулся Шонек, садясь. — Так что, одного ученика выгнал?

— Он сам сбежал.

— А, это не тот, которого ты топил?

— Никого я не топил, — скучно сказал Мий, отрезая кусок от свиной ножки. История эта надоела ему до полусмерти ещё в первые дни, можно было бы и не повторять при каждом визите.

Шонек покивал с фальшивой серьёзностью:

— Ну да, ну да. Не топил, а рисовал, как он тонет, потому что нельзя же упускать такую возможность. Ты знаешь, я иногда удивляюсь, как они все у тебя не разбежались.

— Кормлю хорошо, а работы немного.

— Ладно. Я тебе клиента нашёл: человек наслушался историй о твоих аксотских художествах во славу Таго, и истории его очень впечатлили.

Не его одного: именно тот заказ принёс Мию известность, а с ней клиентов и деньги. Слава была не самого радужного свойства, но коль скоро клиентов она привлекала, Мий ничуть не возражал. Из аксотского храма слухи поползли не сразу, через несколько лун после открытия. Ночные прохожие слышали оттуда крики, звон и запах дыма, а некоторые уверяли, что если воин окажется в храме в полночь, то из стены выйдет огромный демон и вызовет его на поединок, и если человеку удастся победить, то среди людей ему не найдётся равных до конца жизни. Но пока, вроде, победителей не было, а имена пары-тройки проигравших даже называли.