Избавление - Василий Соколов

Жуков посмотрел на Шмелева загоревшимися глазами, хотел сделать какое-то движение, чуть ли не обнять на радостях командующего армией, принесшего ему столь удивительную весть, которая снимала многие опасения и тревоги, но не обнял, минуту поморщился, блеск в глазах как-то враз потух, и он проговорил с нескрываемым раздражением:

- Чего это Конев медлит? Пусть скорее поворачивает на Прагу! С Берлином и одни управимся!

- Но вы же опасались, что союзники могли вступить, а теперь крышка ворота захлопнулись!

- Крышка, говоришь? Ну-ну, затем и приехал, чтобы доложить и порадовать командующего? Кстати, - обратился Жуков к стоявшему тут же начальнику связи фронта, - передайте, чтобы попозже соединили меня с Верховным... Ну, а по поводу радостной вести пойдем отобедаем, ты заслужил лишнюю чарку коньяку. - Жуков взял под локоть Шмелева, и они начали спускаться по каменным приступкам.

- Не все вам доложил, - заговорил снова Шмелев. - Есть сугубо важное дело, из-за которого и приходится осторожничать.

- То есть? - Жуков приостановился, повернув лицо к Шмелеву.

- Вам, наверное, известно, что на окраине Потсдама находится знаменитый дворец Сан-Суси?

- Знаю, - кивнул Жуков.

- Надо бы в целости сохранить, - продолжал Шмелев. - Все-таки произведение искусства.

- Верно. Будущие поколения не поняли бы нас и осудили, если бы мы, входя освободителями, не предотвратили разрушение, - отвечал Жуков. - И мы с членом Военного совета взяли на учет памятники. Нельзя предавать огню и пеплу. Преступно. Кстати, русских людей многое связывает с Потсдамом. Говорят, этот город был основан русскими, где-то невдалеке есть даже деревня в чисто русском стиле... И я строго-настрого запретил авиаторам бомбить район дворцов, а артиллеристам - обстреливать... Так что успокойся, - заверил командующий, - спасем и Сан-Суси.

Шмелев кивнул и с горечью в голосе продолжал:

- Меня беспокоит и другое: в полосе армии местность открытая.

- Как открытая? - удивился Жуков, зная тесноту берлинских домов и улиц.

- Это здесь. А в полосе наступления моей армии много открытых простреливаемых участков. Парки, скверы... Штрассе, как называют немцы свои магистрали... И армия несет потери...

- Дивлюсь, Николай Григорьевич, ты что же хотел, чтобы расстелить для тебя коврики, ворсистые дорожки? Война - не прогулка по лепесткам роз, сам понимаешь.

- Товарищ маршал... Георий Константинович, - стал возражать Шмелев. Вы же предостерегали... При штурме Зееловских высот и раньше... Не терять понапрасну силы... Беречь солдата.

- Да, требовал и буду требовать! - повысил голос Жуков. - Только вынужденная необходимость заставляет нести потери.

- Можно избежать.

- Каким образом?

- Со мной немец. Добровольно перешел на нашу сторону. Он инженер, смотритель подземных коммуникаций, знает центральную часть подземного хозяйства Берлина.

- Зачем он тебе, этот немец-смотритель?

- В поводыри годится, - ответил Шмелев. - Может провести к самой имперской канцелярии.

Маршал удивленно приподнял брови. Еще постояли на ступеньках кирхи, и оба сошли вниз.

- Где же этот ваш лорд - хранитель подземелья? - спросил Жуков.

Шмелев поманил стоявшего возле "виллиса" немца - высоченного, горбоносого, одетого в плащ. Немец остановился напротив знакомого ему генерала Шмелева, опустив длинные руки и постоянно раскланиваясь, как маятник, ни слова при этом не говоря.

- Ну и поводырь, - сказал, тая в глазах усмешку, маршал. - Берите его с собой, на месте разберемся.

Все начали рассаживаться в легковых машинах и поочередно, через минуту-другую выезжать со двора кирхи в район расположения штаба фронта. Приехав, маршал из своего кабинета позвонил в Москву, доложил о том, что войска фронта выходят на Эльбу и одновременно полностью захлопнули немецко-фашистскую группировку в Берлине.

- Берлин окружен, так надо понимать, товарищ Жуков? - переспросил Сталин.

- Да, именно так, товарищ Сталин. Берлин окружен, и кольцо никому не удастся прорвать, - заверил командующий.

- Смотрите в оба, товарищ Жуков. Нам известно, что правители фашистской Германии домогались заключить сепаратный мир с нашими союзниками. Актом окружения Берлина вы нанесли сокрушительный удар по этим козням, теперь задача добить врага в его берлоге, овладеть полностью Берлином. Не давайте передышки противнику, молотите, пока он не запросит пощады!

За столом Жуков был в необычайном расположении духа, по случаю окружения Берлина позволил себе выпить две стопки коньяку, оба раза чокаясь и говоря в адрес Шмелева лестные слова.

Мысленно перекинулись вдруг, припоминая, на Подмосковье, в зиму сорок первого года. Оба испытывали, казалось, тяжесть тех трагичных дней. "Защитник Москвы. Железной воли человек, аккумулировал все войска. О нем еще скажет свое слово история", - думал о Жукове генерал Шмелев. Мог бы вот прямо и вслух высказать, но не смел по праву дружбы переступить заветную черту. А маршал думал о русском солдате и дивился его стойкому мужеству и долготерпению - солдаты любой другой армии не выдержали бы такого напора, таких невзгод, какие выпали на долю русских бойцов.

- Только он, русский солдат, мог все перетерпеть - и стужу, и напор бронированного врага, и расколотое бомбами небо, и невзгоды походно-боевой службы, - говорил вслух как бы для себя Георгий Константинович. - Терпелив и стоически упорен наш солдат, потому и выдержал, душою выстрадал победу. Ну а куда же подевался этот инженер, ваш поводырь? - спросил Жуков. Покормил хоть? Отощал в третьем рейхе... Зови к столу.

- Не пойдет, - ответил Шмелев.

- Это почему же?

- Немец, он такой по натуре... Педант, и никогда не сядет с начальством за стол.

Жуков позвал адъютанта и велел накормить немца из общего котла, затем вернулся к прежней мысли, спросил:

- Чем же может быть полезен этот инженер?

Шмелев начал вновь объяснять, что подступы к центру Берлина, к правительственным учреждениям рейха простреливаются и, чтобы не нести лишние потери, этот инженер-немец может провести наших солдат подземными ходами, по туннелю метро... Жуков умел понимать с полуслова и ухватился за эту идею, наказав как можно скорее выделить надежную группу, вооружить ее автоматами, гранатами, необходимым шанцевым и саперным имуществом...

Они разошлись так же скоро, как и сели за стол, потому что к командующему шли с докладами, на стол ему ложились срочные телеграммы, донесения.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Ссутулясь и опустив длинные, как клешни, руки, Гитлер, еле передвигаясь, ковылял по кабинету, одна нога тащилась, словно пристегнутая. Он то останавливался в углу и неприкаянно смотрел в одну точку, то поворачивался и брел к середине стены и глядел на портрет Фридриха Великого. Гитлер вздыхал, задумываясь. Что обуревало его, какие фантазии еще бродили в воспаленной голове? Губы почти непроизвольно шепчут: "Венк..." Он шептал это имя вчера, сегодня и, наверное, шептать будет завтра.