Двадцатые годы - Лев Овалов

- Я тебе другой совет дам... Выжлецова не забыл?

- Что-нибудь выяснилось?

- Многое выяснилось.

- Так Выжлецов тогда врал мне или не врал?

- Тут не все ясно, дело сложное. Он не только хлеб у себя на мельнице воровал, поковарней дела творились. Следствие еще не закончено, подключился Орел. Я другой совет хочу тебе дать. Посерьезней надо жить. Людей слушай, да не всему верь, что можешь, проверь и к нам, а мы уж... Понял?

Он искренне наставлял Славу.

- Ладно, - сказал Слава. - Учту.

- Я не для твоей только пользы говорю, я беспокоюсь о государстве, серьезно произнес Семин. - Учти, классовая борьба еще впереди.

Последний визит - на конный двор.

- Мне бы лошадку.

- Далеко?

- В Успенское.

- Надолго едете?

- Насовсем.

- Это как понимать?

У заведующего маленькие, заплывшие глазки и нос в синих прожилках любит, должно быть, выпить.

- Обратно к себе, кончилась моя работа в Малоархангельске, возвращаюсь к родным пенатам.

- К пенатам?.. Это кто же они будут?

- Родственники.

Заведующий пожевал нижнюю губу.

- Не полагается.

- Что не полагается?

- Домой на казенных лошадях возвращаться.

- Не пешком же? У меня вещи, брат еще заболел...

- Не знаю, не знаю.

- Может, сходить к Афанасию Петровичу, принести от него записку?

Заведующий пожевал верхнюю губу.

- Зачем же Афанасия Петровича беспокоить? Что-нибудь найдем. Приходите часа через два, приготовлю вам экипаж, есть тут у меня одна лошаденка на примете, так ее оформить надо.

- Ладно, через два, так через два.

Слава пошел к себе. Петя лежал на кровати сонный, вялый, температура у него как будто сползла, равнодушными глазами смотрел на сборы брата.

Пришла Эмма Артуровна.

- Как, Вячеслав Николаевич, когда едете?

- Часа через два, должно быть.

- Брата вашего напоила чаем, яичко всмятку сварила, отказывался, глотать, говорит, больно, но кое-как скушал.

- Доберемся мы с тобой?

Петя утвердительно закрыл глаза.

- Не бес-по-кой-ся, - выдохнул он. - До-е-дем.

Слава обвел комнату глазами, не забыть бы чего, и Эмма тут же перехватила его взгляд.

- Не беспокойтесь, Вячеслав Николаевич, я помогу, соберу и белье, и постель.

Она вынесла в зал пачки с книгами, ушла и вернулась с креслом, с усилием втащила в комнату Славы дубовое кресло с высокой спинкой, обитое тусклым зеленым сафьяном.

- Это еще для чего? - удивился Слава.

- Для товарища Соснякова, - радостно объяснила Эмма. - Строгий, говорят, не в пример вам.

Кресло... Что-то напомнило оно Славе. Какое-то кресло проступало сквозь дымку времени. Корсунское, комсомольское собрание и Сосняков, несущий на своих плечах кресло. Другое. Но все-таки кресло. Вот когда оно вернулось к нему!

- А без кресла он не обойдется? - спросил Слава.

- Как можно, Вячеслав Николаевич, это вам все безразлично.

Сосняков вправду другой человек, Эмма ни обкрадывать его не осмелится, ни по душам он с ней никогда не поговорит. Серьезный товарищ. Ну да простится это ему, лишь бы укомол не сдавал своих позиций.

Вслед за креслом Эмма принесла ситцевые занавески на окно.

- Помогите, Вячеслав Николаевич, гвоздики приколотить.

- А это откуда?

- Франечка велела повесить.

Чудеса, да и только! Выслуживаться Франечка не любила.

- Ей это зачем?

- Поручение ей такое товарищ Сосняков дали, нежелательно, говорит, чтобы с улицы ко мне в окно засматривали, обеспечь меня, говорит, с этой стороны.

- А где она их взяла?

- Сняла со своего окна.

"Силен! - снова подумал Слава. - Сосняков им себя еще покажет".

- А как вы думаете, Вячеслав Николаевич, товарищ Сосняков не могут меня уволить?

- С чего бы?

Эмма потупилась:

- Так я же беспартийная.

- Ну и что с того?

- А они, говорят, только партийных уважают.

- Не волнуйтесь, полы можно и беспартийным мыть.

- Я к вам так привыкла, Вячеслав Николаевич...

- Пойду за лошадью, - оборвал ее Слава.

Заведующий конным двором его ждал.

- Приготовил я вам коня...

Это был тот еще одер! Старая, изнуренная кляча, и под стать ей ветхий полок, доски которого стянуты проволочками и бечевками, - толкни и тотчас рассыплется.

Слава посмотрел в мутные, унылые глаза...

- Да вы не смотрите, что конь неказист, довезет как миленький, поспешил заведующий утешить Ознобишина. - Дай я коня получше, надо посылать кучера, гнать лошадь обратно, а кучеров лишних у меня нет. А этого можете не возвращать, я его только что актировал. Доставит вас до Успенского!

- А дальше что с ним делать?

- Отдадите кому-нибудь, обдерут, шкура в хозяйстве всегда сгодится.

"Сходить к Шабунину, пожаловаться, - подумал Слава и махнул рукой. Все равно..."

На полок навалили соломы, Слава взгромоздился на грядку, ухватился за вожжи.

- Счастливо! - закричал заведующий. - Доедете, разлюбезное дело.

Петя, уже одетый, сидел на стуле. Слава помог ему выйти, поправил солому, расстелил одеяло, подложил ему под голову подушку, уложил пачки с книгами.

Эмма вынесла сверток с носильными вещами.

- Простыни с постели я не положила, - честно предупредила она Славу. Зачем везти грязное белье? Вашей маме лишняя стирка...

- Поехали? - спросил Слава брата.

- Поехали, - шепотом согласился Петя.

Слава пожал руку Эмме.

- Эмма Артуровна!

- Вячеслав Николаевич, я вас никогда-никогда не буду забывать, проникновенно сказала Эмма. - Вы были хороший человек.

Слава сел рядом с Петей, дернул вожжами, ветеран конной тяги переступил с ноги на ногу и медленно побрел по залитой солнцем улице, мимо яблоневого сада...

- Вячеслав Николаевич! Вячеслав Николаевич!

Слава обернулся. По улице бежала Эмма Артуровна. Она протянула мельхиоровый подстаканник.

- Возьмите, Вячеслав Николаевич, это вам за все хорошее, что имело место между нами.

И Слава взял, нельзя было обидеть Эмму.

Потихоньку выехали за околицу.

И - долго-недолго - пропал наконец за холмом городок, потянулись нескончаемые поля, и как последний привет Малоархангельска порыв теплого летнего ветра донес до Славы сладковатый запах торфа, тлеющего во всех печах покинутого города.

А конь шел и шел, все медленнее и медленнее...

Петя тронул брата за рукав.

- Не жалей меня, - прошептал Петя. - Подгони, а то мы и к завтрему не дотащимся.

Пете было плохо, его томила не только болезнь, но и дорога, он все чаще поднимал голову.

- Да что там у тебя? - с раздражением спросил Петя. - Лошадь тебя совсем не слушается!

- А тебя послушается?

- Ты вожжи держать не умеешь, - рассердился Петя и с трудом сел. Дай-ка...

- Лежи! Языком еле ворочает, а туда же...

Кнута не было.

Слава спрыгнул, сорвал с придорожной ракиты ветку, подал Пете, к удивлению Славы, скорость их Росинанта заметно возросла.

Шаг за шагом уходила в прошлое малоархангельская жизнь.

- Мало тебя уважают... - вырвалось у Пети. - Порядочному человеку не дадут такого одра.

Слава только сейчас сообразил, Петя ведь не знает, что он уже не секретарь укомола.

- А ты знаешь, я уже не работаю в укомоле, - сказал он возможно равнодушнее. - Подал заявление, хочу учиться, мою просьбу уважили.

- Так ты насовсем к нам!

К вечеру Петю опять стало клонить в сон, и Слава взял вожжи.

- Давай нигде не останавливаться? - предложил он Пете. - Все будет ближе к дому.

- Как хочешь, - безучастно пробормотал Петя, температура у него опять поднялась. Слава не мог понять, спит он или теряет сознание.

Над головами у них неслись сизые свинцовые облака, порывы ветра налетали все чаще, ночь обещала быть знобкой, гнулись придорожные кусты. Слава выпростал из-под Пети одеяло, укрыл, сверху еще укутал курткой, поежился сам и плотнее застегнул пиджачок. Наступила ночь. Птицы свиристели за придорожными канавами, брехали вдалеке собаки, и все время казалось, будто кто-то плачет, а кто и где - не понять.

Поднялись на взгорок, миновали редкий лесок, потянулись опять поля, налево посевы, в темноте не разобрать чего, направо поросшие травой пары. Конь точно почуял корм и остановился, Слава задергал вожжами, хлестнул - ни с места.

- Дьявол!

Дьявол встал намертво.

Пришлось будить Петю, он лучше разбирался в лошадях.

- Что делать?

Петя схватил себя за горло.

- Не могу дышать.

- Встал этот черт!

- Распряги, - с трудом произнес Петя. - Пусть пасется.

Слава стреножил коня, и тот, мягко шлепая губами, побрел в поле.

- Будешь есть?

Петя покачал головой, выпил несколько глотков воды. Слава стал взбивать на полке солому.

- Под телегу, - прохрипел Петя. - Там теплее, и на случай дождя.

Легли под повозку, солому застелили попонкой, сверху накрылись одеялом, Слава прижался к брату, обнял, тот опять впал в забытье.

Ветер усиливался. Слава выглянул из-под повозки - небо черное, нигде ни проблеска, ни одной звездочки, по земле полз тускло-серый туман, летели и шуршали сорванные с деревьев листья. Вдали грохотал гром. "Дождь, - подумал Слава. - Только бы не над нами". Вспыхнул свет и погас, и опять гром. Молния. Это уж совсем близко. Молнии сверкали одна за другой, гром громыхал не переставая. Славе становилось все страшнее от непрерывных ослепительных вспышек.